– Сей секрет будет раскрыт, – спокойно сказал Барон Эрроганц. – Ибо нет преграды для мужа, чей ум остр как клинок, а кошель наполнен золотом. Я предлагаю твоему властелину разгадку тайны Хельварана, и клянусь честью: если решение не удовлетворит его, золото вернётся в его сундук нетронутым. – Барон Эрроганц некоторое время рассматривал тлеющий кончик фитиля в лампе. Он глянул через окно. Там совсем стемнело, и возница топлатся у кареты в замешательстве, не решаясь без приказа разжечь наружный фонарь кареты.

–– Сердцем ли речёшь, иль языком треплешь? – Голос Чурого дрогнул. – Волхвы премудрые, и те сдались, а ты – один – дерзаешь? Не лжёшь ли?

– Клянусь златом моих подвалов, не стал бы я маяться в этой богом забытой дыре, не имей я здесь интереса! – Скучным голосом промолвил барон Эрроганц. – Ты всерьёз полагаешь, что я пустился в этот опасный путь ради созерцания твоей морды, поросшей, как болото мхом, и этих жалких чахлых деревьев? – Барон Эрроганц махнул в сторону тёмной чащи. – Повторяю в последний раз – называй свою цену.

Чурый перевёл дыхание.

– Слово державное несу: за разгадку тайны тёмной положили злата гору – полсотни! – Он замолчал, потом добавил: – Иному на век хватит!

Барон Эрроганц рассматривал кончик фитиля. Нечто, вроде этого, он и предполагал. Его обуяла холодная ярость. С какими ничтожествами приходится иметь дело!

– Ты это серьёзно? Не лжёшь ли? – Он со злорадством спародировал Чурого.

Чурый глянул на барона. В неровном свете лампы лицо купца казалось белой головой хищной птицы.

– Быть тому. Да смотри, коли дело криво выйдет – несдобровать тебе!

– Это заклятье – не бродячая девка, чтобы переходить из рук в руки! Оно должно принадлежать лишь одной короне, – спокойно сказал Эрроганц. – Два дня даю вашим чернильным душам на проверку. Но если к третьему утру не увижу платы – пергамент будет в руках иного монарха. Ты внемлешь моим словам?

– А какова порука нам, что ты, злато взявши, не продашь ту грамоту иным царям? – Чурый восхитился собственной проницательностью.

– В делах, где замешано золото, я честен, как аргосская весталка, – отрезал барон.

Чурый кивнул.

– Ладно. Пусть будет по-твоему…

– По-моему? Неушто? Как я понял, вы предлагаете пятьдесят монет золотом? Ты дерзко шутишь! – Барон Эрроганц чуть повысил голос. – Позволь кое-что сказать тебе, мой щедрый друг… – Эрроганц сделал паузу. Его полузакрытые глаза некоторое время изучали лицо Чурого, освещаемое светом лампы. – Мой гонец уже шепнул на ухо заокеанскому владыке о сём заклинании – и тот, не моргнув глазом, сразу назвал приемлемую цену. Без затей он предложил шесть сотен золотых. Ты расслышал? Шесть. Сотен.

Чурый застыл.

– Шесть сотен златниц?! – прошептал он. – Да за это целый град из дани навечно выкупить можно!

– Ты так думаешь? – холодным тоном спросил Барон Эрроганц. Его поза и голос подчёркивали презрение. – Но заморские правители так не думают. – Он замолчал, глядя на огонь лампы. – Что ж, прекрасно, будем считать, что сделка не состоялась. – Отодвинув занавеску на окне, он приказал Акатлю: – Домой!

Чурый вытер вспотевшие ладони о край плаща.

– Не сыскать столько злата у хана моего, хоть всю Орду перетряси! – хрипло сказал он.

– Не сыскать? Неужто вы так бедны? – Барон Эрроганц раздавил насекомое, пригревшееся на стекле лампы. – Жаль. Хотя слова какого-то гонца и не стоят моего внимания. И, пусть краснокожие мне противнее тартарской саранчи – дело есть дело, и тянуть его не стану. Семь сотен полновесным золотом – и через три луны ваши колдуны получат разгадку Хельварана.

– Ой, не гневись! Руки у меня коротки – как смею я казну без ханского слова растрясти? – Забормотал было Чурый, но барон Эрроганц перебил его.