Ши Мэй умер. Вполне очевидно, что Чу Ваньнин мог его спасти, но не стал, а после этого еще и хотел накормить Мо Жаня пельменями, слепленными им вместо погибшего ученика. Неужели Чу Ваньнин и вправду думал, будто это его порадует?

Вломившись на кухню, Мо Жань перевернул все вверх дном и раскидал посуду. Крупные белоснежные пельмени рассыпались по полу.

– Да кем ты себя возомнил? – прорычал он, глядя на Чу Ваньнина. – Достоин ли ты трогать вещи, которые трогал он, и готовить то, что готовил он? Ши Мэй мертв, доволен? Или тебе нужно свести в могилу всех своих учеников, прежде чем ты наконец успокоишься? Чу Ваньнин! Никому на свете больше не приготовить таких пельменей, какие получались у него. У тебя ничего не выйдет, сколько ни пытайся!

Сейчас, поедая те самые пельмени, Мо Жань испытывал радость, смешанную с тяжелыми переживаниями прошлого. Он ел не спеша, и, хотя на его губах играла улыбка, глаза были влажными от слез. К счастью, свеча светила слишком тускло, поэтому Ши Мэй не мог видеть, как едва заметно изменилось его настроение.

– Ши Мэй.

– Да?

– Спасибо тебе.

Ши Мэй на миг обомлел, а потом нежно улыбнулся.

– Это всего лишь пельмени. К чему церемонии? Если они тебе так нравятся, я просто буду почаще их готовить, вот и все.

Мо Жаню хотелось сказать Ши Мэю, что он благодарит его не только за пельмени.

«Ши Мэй, спасибо тебе за то, что и в прошлой, и в нынешней жизни лишь ты один по-настоящему уважал меня, невзирая на мое происхождение и на то, что мне пришлось скитаться под открытым небом четырнадцать лет, пытаясь выжить любой ценой.

Еще хочу поблагодарить тебя за то, что после моего возвращения к жизни одна лишь мысль о тебе не дала мне убить Жун Цзю. Если бы я вдруг не вспомнил тебя, боюсь, не сдержался бы и, совершив огромную ошибку, вновь свернул бы на старую дорожку.

Хорошо, что я вернулся к жизни в то время, когда ты еще жив. Я обязательно буду защищать тебя. Если с тобой что-то случится и этот бессердечный демон Чу Ваньнин не пожелает спасти тебя, это сделаю я».

Но разве мог Мо Жань произнести все это вслух?

Громко прихлебывая, он выпил весь бульон без остатка, не оставив в тарелке и перышка лука, и жадно облизал губы. На щеках довольного Мо Жаня появились глубокие ямочки, сделав его похожим на очаровательного мохнатого котенка.

– А завтра будет еще?

Ши Мэю стало смешно, но он с недоумением спросил:

– А тебе не надоест? Может, что-нибудь другое?

– Не надоест, даже если буду есть их каждый день. Боюсь только, что тебе надоест мне готовить.

Покачав головой, Ши Мэй улыбнулся.

– Не знаю, осталась ли еще мука. Если нет, то не смогу. А если с пельменями не выйдет, как насчет яиц в сахарном сиропе? Ты их тоже любишь.

– Отлично, отлично. Главное – чтобы приготовил именно ты, тогда я на все согласен.

На душе у Мо Жаня распускались весенние цветы и пели иволги. Он был так счастлив, что, обняв одеяло, перекатился по кровати туда-сюда.

«До чего милосерден и добродетелен Ши Мэй! И что с того, что ты отхлестал меня, Чу Ваньнин? Теперь я могу валяться в постели, окруженный заботой и вниманием Ши Мэя, ля-ля-ля!»

Стоило Мо Жаню вспомнить своего наставника, как к нежности, в которой он купался только что, подсыпалась добрая пригоршня гнева.

Он вновь принялся с негодованием проковыривать щель между досками кровати, думая про себя: «Какой “Юйхэн Ночного Неба”, какой “Бессмертный Бэйдоу”? Чепуха это все!»

«В этой жизни, Чу Ваньнин, мы еще посмотрим, кто кого!»

Три дня Мо Жань дохлой рыбой валялся в постели. Как только его раны зажили, он получил повеление немедленно притащиться в павильон Хунлянь, чтобы искупить свои проступки ручным трудом.