Мо Жань бросил взгляд на фигуру человека в белом, сидящего вдалеке.

Ему единственному из старейшин пика Сышэн дозволялось не носить одинаковый для всех темно-синий костюм с серебряной каймой.

В своем белоснежном сатиновом одеянии с наброшенной поверх накидкой из тончайшего серебристого газа, навевавшей мысли об искрящемся инее с заоблачных высей, Чу Ваньнин выглядел холоднее и равнодушнее вековых морозных вершин. Он сидел в некотором отдалении, храня молчание. Мо Жань со своего места не мог разглядеть его лица, но был совершенно уверен: на нем написано лишь равнодушие.

– У меня нет возражений, – ответил Мо Жань, сделав глубокий вдох.

Тогда старейшина Цзелюй, следуя установленному порядку, задал вопрос толпе учеников:

– Если кто-нибудь не согласен с данным решением либо желает что-то добавить, пусть говорит.

Ученики заколебались, обмениваясь растерянными взглядами.

Никто из них и подумать не мог, что Чу Ваньнин, старейшина Юйхэн, действительно способен отправить собственного ученика на террасу Шаньэ и прилюдно наказать. Выразившись покрасивее, этот поступок можно было назвать истинным проявлением бесстрастия; если же говорить начистоту, такое мог совершить только хладнокровный и бессердечный монстр.

Подпирая рукой подбородок, хладнокровный монстр Чу Ваньнин восседал на своем месте, полный безразличия к происходящему.

Внезапно кто-то выкрикнул, используя технику усиления звука:

– Старейшина Юйхэн, этот ученик желает просить снисхождения для брата Мо!

– Просить снисхождения?

Очевидно, тот юноша решил, что раз Мо Жань – родной племянник главы, то, несмотря на нынешний проступок, его все равно ждет блестящее будущее, а потому следует воспользоваться случаем и заранее снискать его расположение.

Следуя своей задумке, он принялся нести полный вздор:

– Пускай брат Мо и оступился, но он по-доброму относится к своим товарищам и всегда готов помогать слабым. Прошу старейшину принять во внимание то, что по натуре он вовсе не злой, и смягчить наказание!

Тут стало ясно, что не ему одному пришла в голову мысль втереться в милость к брату Мо.

Молодых людей, поднимавшихся на защиту Мо Жаня, постепенно становилось все больше. Причины они озвучивали самые разнообразные и порой такие диковинные, что самому Мо Жаню было неловко их слышать. Когда это он «славился душевной чистотой и большим сердцем, радеющим за всю Поднебесную»? Они собрались здесь для проведения публичного наказания или чтобы осыпать его похвалами?

– Старейшина Юйхэн, однажды брат Мо помог мне побороть зло и отстоять справедливость, обезглавив сильное и свирепое чудовище! Я прошу вас признать его заслуги, которые, как известно, искупают ошибки. Надеюсь, что старейшина будет милосерден!

– Старейшина Юйхэн, когда-то брат Мо помог мне побороть внутренних демонов и справиться с одержимостью. Я верю, что в этот раз проступок брата Мо обусловлен минутным помутнением разума. Прошу старейшину не судить его строго!

– Старейшина Юйхэн, в прошлом брат Мо даровал мне чудодейственное лекарство, которое спасло жизнь моей матушке. Брат Мо – добрый и великодушный человек. Умоляю старейшину смягчить наказание!

Последний из заступников на миг замялся: предшественник только что озвучил его доводы, и теперь он не знал, чего бы такого еще наплести. Однако под ледяным взглядом Чу Ваньнина юношу мигом озарило, и он громко ляпнул:

– Старейшина Юйхэн, брат Мо как-то помог мне с парным совершенствованием…

В толпе, не сдержавшись, прыснули со смеху.

Сказавший это юноша, залившись краской, сконфуженно отступил назад.

– Юйхэн, умерьте, умерьте свой гнев… – торопливо принялся успокаивать наставника старейшина Цзелюй, видя, что дело плохо.