– Харвэ, – в далеке я услышала голос мамы.

– Маааам! – с рёвом позвала я, чувствую успокоение. – Маааам!!!

– Харвэ, – кричала мама, – Ты где?! Кричи!!! Я иду.

– Мамааа!!! – мои слёзы перемешались с соплями, я их размазывал рукавом по лицу и продолжала идти на голос.

Вскоре заметила силуэт. Мама подошла и крепко обняла меня.

– Всё хорошо, – успокоила мама и подняла на руки. Крепко обняла её, я поняла, что в безопасности.

Мама привела меня в чум. В чуме при свете свечи сидели Аня и Аля, не издавая ни звука. Они посмотрели на нас напуганными глазами. Ведь совсем недавно, по всей тундре разносился мой рёв. Марка спала в люльке.

В чум бодро вошёл старший брат Павел, с двумя вёдрами воды.

– А отец где? – спросила мама.

– Он там на нарте лежит, – сказал Павел.

– Сейчас чаю сварю и ляжем спать, – сказала мама и потрепала нас по макушке.

Безразличие отца к нам мы испытывали не раз. Порой мы даже чувствовали ненависть с его стороны. Всегда его выходки смягчала мама и наша вера в то, что это нормально.

Если бы не наша мама, наверняка я бы стала озлобленной и обиженной на мир. Лишь её любовь и поддержка, сохранили во мне человека.

Моя мама всегда была стойкой и выносливой. Жизнь научила её, полагаться только на себя. Она сама с трёх лет сирота. Желание построить семью, сохранить семью, защитить семью, всегда было в ней. Какой я её помню? Отважной. Высокая, метр семьдесят, стройная, длинные густые, как смоль волосы, вытянутое с выделяющимися скулами лицо, небольшие карие глаза с нависшим веком, густые брови, миловидное лицо и очень мягкий характер. Нежный, ласковый и спокойный. В тундре не принято проявлять открыто свои чувства. Но мама всегда нас обнимала, целовала и дарила столько любви, сколько было в её сердце. Но насколько она на самом деле храбрая я поняла в четыре года. Маленькой была совсем. Тем же годом, когда отец оставил меня одну в темноте. Уже была осень. Холодная, дождливая осень. Через полгодика, мне должно было исполниться пять лет. Но тем не менее, я помню как мама однажды сказала мне «Ся' мунсю»( тихо, не шуми). Такую фразу часто можно услышать на охоте с отцом. Когда это говорит отец, это больше радует, ведь совсем скоро ты будешь щипать и разделывать дичь на ужин. Но когда это говорит мама, это настораживает и даже пугает.

В ту осень отец уехал за продовольствием, в местную факторию, оставив следить за оленями нашу маму, старшую сестру Аню, которой на тот момент всего десять лет, меня и Марту, которой нет и года. Тогда у нас закончился хлеб и папа поехал на упряжке, в ближайшую факторию за продуктами. Путь в одну сторону составлял день, только в одну сторону. Поэтому папа запряг пять крепких быков, у мамы упряжка была из четырех быков, у сестры Ани три быка, которые являлись к тому же нгавка(ӈавка), домашний и прирученный олень, очень послушный и не прихотливый, что бы его поймать достаточно предложить им хлебушка или свежей рыбки.

Отец уехал. А мама так же собиралась на вечернее дежурство с оленями. Мама вскипятила чайник, накрыла на стол. Ужин был не такой разнообразный. На столе в тарелке лежало тушенное мясо, растительное масло, сахар и немного сушек. Родители не были богатыми. Сами они сироты. Мать с трёх лет, а отец с двенадцати лет. Всё своё хозяйство, чум и стадо, создавали сами. Снегоход, в то время ещё короткий, достался в виде приза на соревнованиях, где отец был неоднократным чемпионом по ненецкой борьбе. На нём же ездили на рыбалку, а рыбу уже обменивали на оленей. Чаще важенок.

Запасом с весны и лета не хватило на весь сезон. Рацион на ужин был скудный, но очень вкусный. Я помню вкус. Тушёное мясо, мы макали в растительное масло, а после в сахар. Очень вкусно. Когда мы поели, мама написала на плетёную нить сушек и повела мне на шею поверх малицы. На случай если я проголодаюсь, во время вечернего, переходящего в ночное дежурства. Младшую сестру, мама уложила в люльке, а люльку зафиксировала веревками на нарте. Рядом с ней посадила меня, показав за какую верёвку мне держаться.