Она принялась экспериментировать, пытаясь уловить в окружающих потоках альрома отблески чужих сознаний, всматриваться в них; порой возникало ощущение, что её личность исчезает, что она может не вернуться. От глубоких погружений в совершенно чуждые здешним условиям энергии у неё так изменялась температура тела, что по возвращении в физический мир ей случалось превратиться в нечто наподобие ледяной статуи или, наоборот, найти всю комнату обгоревшей; иногда после опытов она лежала в бреду или чувствовала себя совершенно разбитой… Потоки альрома подвергали равновесие сознания серьёзному испытанию – как горный водопад, обрушившийся на голову – но Жанна добивалась контроля над движениями своей души, опираясь на свойства минералов. То фокусируя, то рассеивая внимание в кристалле, как луч, она училась замедлять и ускорять ход времени и однажды увидела странный сон.

0

Я спускался по узкой тёмной лестнице, сдавленной между сырых стен. Рассеянный свет дотягивался откуда-то сверху, но туда нельзя было вернуться. Наконец лестница вышла в пустой больничный коридор с выбеленными стенами, будничной скамейкой и рядами одинаковых дверей. Это был нижний этаж больницы, на котором держали только тех, кто никогда отсюда не выйдет. И я знал, что Рада заражена, и вылечить её невозможно, поэтому нужно убить, чтобы другие не заразились, а иначе она всё равно умрёт, и вообще она уже не та, что прежде. И я пришёл, только чтобы с ней попрощаться, но когда увидел её в палате, понял, что она совершенно здорова. Мне сказали, что она ничего не понимает и что ей не будет больно, но она сидела на кровати и смотрела по сторонам совершенно ясным, спокойным взглядом, и улыбнулась мне такой приветливой, беспечной улыбкой. Я просто глазам поверить не мог и неуверенно подошёл к ней, упрямо ища на её лице следы безумия, но их не было.

– Послушай, ты что, здорова? – с ужасом спросил я. Она ласково поглядела на меня и ничего не ответила.

– Но ведь они же тебя убьют, – через силу проговорил я, подумав, что, может, она ещё не знает, но по её лицу было понятно, что она отлично знает и всё, что я хочу сказать, и всё, что они собираются сделать, и ещё больше. Но я всё равно не мог понять, как она может быть такой спокойной и зачем вообще нужен этот абсурд, и почему она оставляет меня одного.

Тут в комнату вошли врачи, уложили её на каталку, пристегнули зачем-то эластичными ремнями, хотя очевидно было, что она вовсе не сопротивляется, и куда-то повезли. Я просто не мог поверить, что всё так и будет продолжаться.

– Да скажи ты им, что ты нормальна! – взмолился я, вцепившись в каталку с краю, но она молчала и словно бы думала о чём-то своём. У меня было такое чувство, как будто меня здесь вообще нет. Ну, допустим, она почему-то не против умереть, но как они могут волочь на смерть совершенно невинного человека? Откуда у них такая уверенность, что это нужно сделать?.. Я беспомощно оглянулся на врачей и понял, что их не остановить, они вообще ничего не слышат, а Рада слышит, но не отвечает. И, наверное, лучше было дать им уйти, заставить себя принять всё это, но я начал орать, как ненормальный, цепляться за каталку, за стены, за врачей, пытаясь заставить их не то что остановиться, но хоть взглянуть на меня. В жизни никогда так не кричал и никого ни о чём так не просил, но никто даже не оглянулся. Они все ушли от меня один за другим, и она ушла вместе с ними.

1

Жанна пришла в себя с таким ужасным чувством, словно действительно кричала без остановки. Горло распухло, ресницы слиплись от слёз, мышцы ныли, как будто она в самом деле пыталась остановить бесконечно идущую мимо толпу. Но, как говорится: «ora et labora». Тяпнув стаканчик люмэ для поддержания сил и умывшись, Жанна принялась размышлять.