И посетители шли чередой бессмертной,
И у одной из клумб в саду том замирали;
Бутоны пламя своим цветом источали,
И кто смотрел на них, тот становился жертвой.
И каждой жертве уготован был цветок,
И в том цветке таилась знаний капля яда,
Магнит цветка к себе манил металлы взгляда,
И тот, кто делал вдох, тот прежним стать не мог.
И «обновлённые» текли за новой дозой,
И, словно опухоль, та очередь росла.
А у границ враги, которым нет числа.
И кто пойдёт сражаться с этою занозой?
И нет страны, и нет народа, нет дворца,
И время память о садах цветущих стёрло.
Но отчего так эти мысли душат горло,
И что за запах мы вдыхаем без конца?
Напрасная Надежда
Такой вот компас внеземной
«Славная, добрая, милая»
Ты славная, добрая, милая,
Красивая, до боли честная,
Земная, но всё же небесная,
С творческой женской силою.
Ты милая, славная, добрая,
Открытая, звёздочка светлая
На небе дневном заметная,
И радость дарить способная.
Ты добрая, милая, славная,
Чуткая, трудолюбивая,
Любимая и счастливая,
А это – самое главное.
«Ну, как-то так»
Я снова полюбил не ту.
Ну, как не ту: она меня не любит.
Она-то та, но чувства в пустоту,
И это-то меня изводит, губит.
Мне так близка, но только я не тот.
Ну, как не тот: лицом не вышел, ростом.
Я тот, кто нужен ей, а только вот
Она пока не понимает просто.
Когда она поймёт, я буду мёртв.
Ну, в смысле мёртв: живой, но недоступен.
Захочет всё вернуть, но не вернет, —
Увы, но мир безжалостен, преступен.
Да я не обижаюсь на судьбу.
Ну, как не обижаюсь: не печалюсь.
Я просто её истово кляну,
И нецензурно, грубо выражаюсь.
Я снова полюбил не ту.
Ну, как не ту: ту, только не взаимно.
Вот привкус крови чувствую во рту,
И жду, когда любовь пройдёт, наивно.
«Они совсем любви твоей не знают»
О, проклинаю творчество за то,
Что описать оно тебя не в силах,
И жизнь твою, струящуюся в жилах,
Нельзя запечатлеть на полотно.
Фотографам, художникам дано
Всего-то, что довольствоваться мигом,
Который пойман кистью, объективом,
Но жизнь не удержать им всё равно.
Размазанное скоростью пятно…
Ну что оно о жизни вам расскажет?
Фантазию почти не будоражит, —
Вниманием к себе обделено.
Вот так и в жизни грустно и смешно:
К текущему очей не направляем,
А любим лишь тогда, когда теряем.
Края не замечаем, видим дно.
Искусство презираю глубоко,
Ведь сохранить оно тебя не может.
Поэзия все чувства приумножит,
Но до любви твоей ей далеко.
«Иероглифы»
Однажды творчество мне дико надоест,
Что я сотру из твоего овала крест,
Кровь в моём сердце постепенно загустеет,
И в свою очередь квадрат мой опустеет.
Портрет пустой мой ничего тебе не скажет,
И кисть твоя его палитрой не измажет;
Кататься будет между нами эта вата,
Пока плюются дни из зёва циферблата.
Насколько долго это всё у нас продлится?
Лишь каркнет ворон, и состарит наши лица;
Когда же времени не хватит остального,
То в танце страсти познакомимся мы снова.
Тогда по письмам к тебе дико затоскую,
В твоём овале свой иероглиф нарисую,
И, может быть, в красивом шёлковом халате
Ты нарисуешь свой иероглиф мне в квадрате.
«Женщина сорока лет»
Вспоминая теперь своё прошлое, толком не скрою
То, что в юности так повзрослеть мне хотелось уже;
И хоть внешне была яркой, свежей и ранней весною,
Я вела себя так, словно поздняя осень в душе.
Все подруги мои замуж выскочили очень рано,
Нарожали детей и успели уже развестись.
Мне ж хотелось любви, чтобы искренно и без обмана,
И из сердца к нему мои чувства на крыльях рвались.
Я встречала парней, и мужчин в своей жизни встречала,
Но в душе ни с одним не почувствовала перемен.
А когда подошло время слышать мне детское «мама»,
То услышала лишь тишину четырёх своих стен.