– Письмо было анонимным, – ответила Энид, – но изложенные там факты заслуживают доверия.

Важной частью следствия было найти автора доноса – того, кто отправил окружному комитету сведения о несертифицированной беременности. Фрейну об этом знать совсем не обязательно.

– Я буду допрашивать вас в течение двух дней, – сказала Энид, – и на свои вопросы я надеюсь получить честные ответы. Когда я разберусь в том, что произошло, мои полномочия позволят мне принять решение. Я сделаю все предельно быстро, чтобы не заставлять вас слишком долго ждать. Фрейн, я начну с вас.

– Это вышло случайно, – заговорил тот. – Случайно, я в этом уверен. Не сработал имплант. У Эйрин в городе есть парень, и все время они проводят вдвоем. Мы не возражали, потому что у нее был имплант, но потом он не сработал, и мы ничего никому не сказали, потому что испугались. Вот и все. Нам нужно было сразу сообщить в комитет. Мне действительно жаль, что мы так не поступили. Вы примете это во внимание?

Энид, не глядя на Фрейна, обратилась к сидящим за столом:

– Когда вы об этом узнали? Все. Начну с Эйрин: когда ты узнала, что беременна?

Молодая женщина говорила с трудом, слова замирали в ее горле, слезы душили и мешали произносить слова:

– Месяца два назад, я думаю… Меня тошнило. Так я и узнала.

Собравшиеся были подавлены. Девушка говорила правду.

– А остальные? – обратилась Энид к столу.

Ответом ей было невнятное бормотание. Мужчины кивали головами, бурча, что узнали про все только с месяц назад, когда живот уже было трудно скрывать. Они все отлично помнят тот день, когда Фрейн, узнав про беременность, орал на Эйрин.

– Да не орал я, – отозвался тот. – Просто был удивлен и вышел из себя.

– Я знаю, когда ее стало тошнить, – проговорила Фелис. – Я сама была беременна.

Она бросила взгляд на стену, где висел разноцветный кусок холста, и продолжила:

– Мне известны симптомы. Я спросила ее, и она сказала.

– Вы не хотели сообщить остальным?

– Фрейн не велел.

Итак, Фрейн все знал – с того самого момента, как узнала и Фелис. Он бросил на Фелис полный гнева взгляд, но та даже не подняла глаз.

– Эйрин, – сказала Энид, – могу я поговорить с тобой наедине?

Девушка вздрогнула и, вся сжавшись, прижала руки на животе.

– Я пойду с тобой, дорогая, – прошепталаа Фелис, но следователь остановила ее:

– Наедине. Берт останется с вами, а мы выйдем, немного прогуляемся.

Вся дрожа, Эйрин встала. Энид дала ей пройти и последовала за ней, кивнув Берту, который следил за каждым движением, происходящим в комнате. Тот кивнул в ответ.

Энид повела девушке по тропинке, окружающей дом, направляясь к огороду и пруду за домом. Она шла медленно, дав девушке возможность приноровиться к ее походке.

Обычно само физическое состояние хозяйства говорило о многом: повешены ли грабли и лопаты аккуратно на стене сарая или же неряшливо свалены в кучу возле небеленой стены фермы; зарос ли сад сорняками; есть ли на окнах цветы в ящиках. Выложена ли тропинка, ведущая от одного дома к другому, гладкими, отшлифованными в воде камешками, или же это просто грязные дорожки, протоптанные в траве. Энид судила хозяйства не по тому, желают ли его обитатели выглядеть хорошо в глазах других людей; важно было, какими они хотят выглядеть в глазах собственных. Им же с этим жить, смотреть на это каждый день.

Это хозяйство выглядело не лучшим образом. В огороде ростки только-только поднялись, хотя уже давно установилась весна. Цветов нигде не было. Обочины дорожек заросли травой. Во всем сквозил недостаток заботы, что всегда сердило Энид. Но пруд был хорош. Утки, переругиваясь на своем языке, плескались у запруды, сделанной из перевитых веток рогозы и глины.