Берт стоял чуть позади, надежный как сама власть. В его фигуре их интересовало только одно – насколько умело он обращается со своим оружием.

– О чем вы хотите говорить? – спросил Фрейн.

Он был напуган. Он знал, для чего прибыли эти люди, трудно было не знать; и он действительно был напуган.

– Думаю, нам лучше войти в дом и сесть, – с нажимом произнесла Энид, отчетливо слыша в своей интонации нотки высокомерной снисходительности.

Глубокие морщины, избороздившие лицо Фрейна, стали еще глубже.

– Здесь собрались все? – продолжила Энид. – Соберите людей в общей комнате, в доме.

Резким отрывистым словом Фрейн отправил людей внутрь. Общая комната в доме этого хозяйства, как такого же рода помещения в других хозяйствах, была ничем не примечательна, хотя свои задачи выполняла исправно. На длинном обеденном столе – ни вазы, ни цветочка. На стенах – ни единого цветового пятна, за исключением выцветшего квадрата красно-зеленого сукна – сертификата на рождение ребенка, который хозяйство сумело заработать около лет шестнадцать назад. Тем ребенком, должно быть, была как раз Сьюзен. После того в доме появлялись новые взрослые, но Сьюзен была последним ребенком. Неужели им так захотелось еще одного, что они не стали дожидаться, пока местный комитет наградит их сертификатом?

В доме жило десять человек. За столом собралось девять. Некоторое время Энид изучала этих людей, вглядываясь в их лица. Большинство отводило глаза. Все, кроме Сьюзен.

– Я полагаю, здесь не все, – сказала Энид.

Молчание собравшихся людей густотой напоминало масло. Сзади над местом, где сидела Энид, возвышался Берт с рукой на поясе. Держался он легко и свободно, был явно в своей стихии. Энид молчала, пока неловкость, воцарившаяся в комнате, не взяла свое.

– Нет Эйрин, – проговорила Фелис. – Пойду, приведу ее.

– Нет, – возразил Фрейн. – Она не может прийти, она заболела.

– Заболела? – переспросила Энид. – И серьезно? Доктор ее смотрел?

В комнате вновь воцарилось молчание.

– Фелис! – обратилась Энид к хозяйке. – Буду вам крайне признательна, если вы приведете Эйрин.

Прежде чем Фелис привела девушку, прошло немало времени, и Энид с удовлетворением видела, как жильцы дома, по мере того как ожидание затягивалось, чувствуют себя все более и более неуютно. Сьюзен дрожала; один из мужчин, явно для того, чтобы унять дрожь, обхватил себя за плечи. Во время таких собраний все происходит именно так, одинаково ужасно; а последним делом Энид было дело об убийстве.

Когда Фелис ввела Эйрин в комнату, Энид увидела то, что и ожидала увидеть: старшая женщина, приобняв, ввела в комнату младшую, лет двадцати, в широкой юбке и блузке на три размера больше, которая вздымалась у нее на животе.

Эйрин шла медленно, придерживая живот. Некоторое время она, конечно, могла скрывать свою беременность, но теперь она была явно на седьмом месяце, и невозможно было дальше скрывать ни выросший живот, ни походку вразвалочку, которая так отличает беременных. Чувства злости и неприязни, повисшие над столом в комнате, сгустились, но теперь не Энид была их объектом.

Она подождала, пока Фелис проводит беременную к ее стулу – одна, без поддержки остальных.

– И именно ради этого вы пришли? – сквозь зубы и сжимая кулаки, проговорил Фрейн.

– Именно, – кивнула Энид.

– Кто разболтал? – зашипел Фрейн, оглядывая комнату. – Кто из вас разболтал?

Ответом было молчание. Эйрин вся съежилась и низко склонила голову. Фелис пристально рассматривала свои сложенные на коленях руки.

Фрейн повернулся к Энид:

– Кто послал донос? Я имею право знать того, кто меня обвиняет. Он обвиняет все наше хозяйство.