Видимо, Алекс Дорвин относился к тому малому проценту граждан, которые могли трезво оценить свои шансы в критической ситуации, ведь, хоть в глазах и читались страх и паника, потное дрожащее тело замерло, а затем медленно и осторожно опустилось обратно в койку. Отлично. С этим можно работать. Стэрон поправил рукава халата и продолжил как ни в чем не бывало.

– Алекс, две недели назад двое прохожих нашли вас на улице Стрегенс в критическом состоянии со множеством ножевых ранений и травмой головы, явившейся причиной сотрясения. Приехавшая бригада врачей оказала вам первую медицинскую помощь и доставила в центральную больницу, где вам и провели первую операцию. В данный момент вы в стабильном состоянии и идете на поправку. Ваши раны хорошо затягиваются, в основном, конечно, благодаря грамотному плану лечения и крайне успешно проведенным операциям. – «Сам себя не похвалишь – никто не похвалит», – подумал Стэрон и дружелюбно улыбнулся. – Я постараюсь выписать вас как можно скорее, однако вы должны понимать, что если повторите нечто подобное недавнему инциденту, то вновь ляжете на операционный стол. А зашивать вас с каждым разом все труднее. – Последнее предложение он произнес медленно, чтобы придать словам весу.

– Недавнему инциденту? – По растерянному взгляду можно было догадываться, что последствия сотрясения могли быть хуже, чем они предполагали.

– Позавчера вы вышли из комы. Зеркало, побег, санитары, операция – помните?

Алекс Дорвин медленно перевел взгляд на свой торс, почти весь покрытый бинтами. В данный момент пациент напоминал Стэрону кролика на бойне, постепенно осознающего свое положение, – испуганный, рассеянный, с беспорядочно бегающими глазами и непрекращающейся дрожью. С трудом верилось, что этот человек, две недели пролежавший без движения, потеряв два литра крови, с тремя десятками порезов разной степени тяжести, еще недавно разнес палату и пытался сбежать. Стэрон вспомнил эпизод с зеркалом.

– Алекс, что вы помните из недавних событий?

– Помню? Что?

Вопрос вывел его из мрака отчаяния, заставив отвлечься на время, но тут же вверг в новую пучину. Стэрон уже видел подобное: ты помнишь, что это когда-то было, но абстрактно, будто тебе об этом рассказали, не вдаваясь в подробности, и в результате у тебя в голове лишь мутная картина без четких образов – все равно что спрашивать старика с болезнью Альцгеймера.

– Я помню, что… – Губы замерли на полуслове – застыв, он будто силился вспомнить детали тех событий, и в этот момент в глазах пациента можно было видеть нарастающую панику по мере того, как он осознавал, что не может придать резкости той мутной картине, не может поймать те события, что ускользают во тьме разума. Об этом Стэрон судил по суженным глазам, которые постепенно расширялись, подрагивающей нижней губе и учащающемуся дыханию – все это предшествовало новому приступу паники.

– Алекс! – Стэрон положил руку на плечо пациента, пылавшее жаром, и тот резко повернулся и сфокусировал на нем взгляд. – Все в порядке. Потом вспомните. В вашем состоянии это нормально – такое часто случается после комы. Как я уже говорил, для вас сейчас главное сохранять покой и самообладание.

Алекс Дорвин неуверенно кивнул – доверие. Хорошо.

– Мы не стали вас связывать, понадеявшись, что прошлый эпизод был следствием посттравматического стресса, Алекс, но если подобное повторится, нам придется принять соответствующие меры, и о возвращении домой в этом случае и речи быть не может. Вы понимаете, Алекс?

Легкий, еле заметный кивок. Казалось, паника отступила, но в глазах остался след бесконечной тревоги. Стэрон хотел бы спросить, что ввергло его в это состояние, но понимал, что пациент, скорее всего, сам задается тем же вопросом. Алекс Дорвин посмотрел на него взглядом одинокого потерянного ребенка и издал неуверенный хриплый стон, смысл которого Стэрон еле смог уловить.