– Это мобильный, а это домашний… Вы поосторожней с ним, я имею в виду – с Ласло. Не такой уж он растяпа. У всех у них одно на уме… – Нина смущенно умолкла.

Аделаида, потупившись, произнесла:

– Ваш муж говорил, что он очень порядочный, хоть и циник… этот Грабе.

– Мой муж?

– Тогда, в ресторане.

– Мой муж еще и не такого наговорить может.

– Мне он показался человеком… обходительным, – помедлив, прибавила Аделаида.

– Мой муж умеет производить впечатление.

– Нет… я американца имела в виду. Хотя ваш муж тоже выглядит человеком… – Адель не договорила.

– Проныры – что один, что другой. Деньги делают – два сапога пара, – вынесла Нина неожиданный вердикт. – А чтоб дифирамбы друг другу петь – много ли нужно ума?

Аделаида устремила на нее вопросительный взгляд. Нина же, силясь перебороть в себе очередное замешательство, старалась понять, почему тон собеседницы отдает для нее чем-то двусмысленным, чем-то слишком новым.

– А вы? Вы работаете? – спросила Нина.

– Нет. Я живу на содержании, – просто ответила Аделаида.

Нина попыталась скрыть удивление.

– На содержании… у этого человека, Вереницына? С которым вы были в ресторане?

Аделаида кивнула головой и, помешкав, добавила:

– Ничего хорошего, если хотите знать.

– А как же ваш мальчик? – обескураженно спросила Нина.

– С тех пор как я живу у Аристарха… Ивановича, Ёжик то со мной, то с мамой. Вместе и врозь, – сказала Ада. – Но чаще всё же с мамой. У меня своя квартира, здесь рядом. Крохотная… То есть, я ее снимаю… У него столько детей было, что он не любит, когда я привожу в его дом Сережу.

– Вы так не похожи на… – Нина не могла подобрать слова.

– На содержанку? – продолжила Адель.

– Я в дурацкое положение вас ставлю. Извините… Я даже не знаю, как можно жить сегодня, если ты одна, – сказала Нина. – Да еще если ребенок. Не представляю…

– Да нет, всё нормально… Я действительно содержанка… Позорно, нехорошо… И мне действительно стыдно за это… Но я… мне просто некуда деваться. – В голосе Аделаиды прозвучало что-то похожее на упрек. – После смерти папы мы с мамой оказались совсем без средств, не знали, как за квартиру заплатить. Сначала я работала. У жулья всякого. Эти люди мало того что непонятно какие дела проворачивают, фальшивыми бумажками прикрываясь, так еще и зарплату выдают, когда им в голову взбредет. Распространенная практика в наши дни, но пока не столкнешься… Худо-бедно мы сводили концы с концами. А потом Ёжик заболел…

– И как же вы теперь? – растерянно спросила Нина.

– Ничего не поделаешь… Вот так и живем. У меня ведь нет прописки – на работу нормальную не устроиться, а лечение жутко дорогое… Даже не знаю, чем всё это закончится, думать об этом не хочу – боюсь… Острый лимфолейкоз лечить вроде научились, но иногда болезнь возобновляется. Я думала – всё, пронесло. Меня уверяли, что выздоровление полное. Анализы все в норме были. А теперь вот опять хотят положить на обследование… – Аделаида сжала кулаки так, что побелели костяшки, и прошептала: – Стала бояться всего на свете, не представляете… Помощи ждать не приходится. Значит, выкручивайся как знаешь. Латвия – это же теперь заграница. Мы жили в Риге. У мамы и теперь там квартира. Отец работал на военном заводе. После его смерти она там застряла…

– Где вы лечитесь? – помедлив, спросила Нина.

– В Морозовской больнице. Нам предлагают в Республиканскую лечь… это на Ленинском проспекте, у них лучше условия, но драть там с нас будут, как с иностранцев. Тысяч двадцать, как минимум, придется отдать. Долларов, конечно… Есть и другие клиники, но там еще дороже… – Помолчав, Аделаида добавила: – Теперь всё есть – лекарства, условия, врачи хорошие. Были бы деньги…