В августе боевые действия грозили получить наибольший размах на Елизаветпольском направлении. В своем рапорте от 14 августа 1809 г Тормасову комендант Елизаветполя подполковник Якимов доносил, что «… при урочище Ак-Булак персиян от 4 до 5 тыс. под начальством Пир-кули-хана, Эмир-Кули-хана и Джевадханского сына Угурлу-аги, а позади их в пяти агачах, составляющих 35 верст, на Ак-Огланской дороге находится Аббас-Мирза с войском более 20 000» и что «намерение их стремиться на крепость Елизаветпольскую»[122]. Донесение соответствовало действительности. 12 августа, иранцы были уже у Ак-Булака, куда выступили из под лагеря у оз. Севан (Гокча). Вслед за ними двигался Аббас-мирза. Однако, появление Тормасова вынудило Аббас-Мирзу возвратиться в Иран. Все его «подвиги» свелись лишь к разорению ряда сел. Мамед-Али-хан также вынужден был отказаться от планов по вторжению в Грузию через Карский пашалык. Узнав о движении к нему на встречу отряда Портнягина, он скомандовал отступление. Не увенчались особым успехом и прокламации царевича Александра.

В этих условиях, Иран вновь вернулся к идее возобновления мирных переговоров. 22 августа к Тормасову прибыл посланец с письмом от Мирзы-Бозорга, в котором последний уведомлял, что Персия хочет мира, но, вместе с тем, для его заключения считает необходимым отправить посольство в Петербург. Свою позицию он аргументировал тем, что «уступка провинций и взятие оных, зависит от воли самих государей»[123]. Ответственность на продолжавшуюся войну Мирза-Бозорг возлагал на российскую сторону, так как она, соглашаясь на принятие иранского посольства в Петербурге, вместе с тем выдвинула условия об уступке России Ереванского и Нахичеванского ханств. Так, в письме было сказано «Вы уведомили меня, что из Петербурга получено разрешение о беспрепятственности отправления посла, а между тем предложили непременно уступить Эривань и Нахичеван России… Такой ответ, который горче яда во время переговоров о дружбе, был весьма странен с вашей стороны. Хотя правительство мое из этого ответа сделало заключение о намерении вашем продолжать вражду, которая даст известный плод, но, принимая в соображение и дружеские ваши изъяснения в том письме, я решился отправить к вам Хаджи-Абуль-Хассана, и сообщаю вам, что если вы, подобно нам, имеете наклонность к дружбе, то на этот раз оставьте горький ответ, и напишите такое письмо, которое более усилило бы наше расположение к приязни, а не усугубило вражды между двумя державами. Если же вы такой наклонности не имеете, то воля ваша»[124]. Одновременно с этим посланием Тормасовым было получено письмо престолонаследника Аббаса-Мирзы, в котором, в частности было сказано, что «… Иран не переменяет желания своего приобрести мир с Россией и расположен послать в С.-Петербург своих полномочных послов, но с тем, чтобы там трактовано было о положении границ, а здесь они не были назначаемы»[125]. Казалось бы вопрос не стоил таких обсуждений. Но как отмечает М. Игамбердыев «Настойчивость иранского правительства в вопросе о месте заключения мира с Россией (а именно в Петербурге) не была случайной. Русское правительство не было против этих требований Ирана. Но Россия считала обязательным заключение перемирия на месте с тем, чтобы подписать мир в Петербурге. Но английская дипломатия предупреждала иранский двор о том, что заключение мира на месте является якобы нарушением суверенных прав Ирана.»[126].

В Санкт-Петербурге знали, кто является помехой в деле заключения мира. В своем отношении к министру иностранных дел России гр. Румянцеву от 10 сентября 1809 г. Тормасов писал «Вес английского золота, щедрой рукой рассыпаемого в Персии, произвел обыкновенное свое действие… Вместо мирных переговоров, коих должно было ожидать… персидское правительство, удержав доселе моих посланных, долго не ответствовало мне на мои письма… и вместо того, чтобы приступить к трактации о мире, подвинуло собранные свои войска к нашим границам… причиною же сего ничто другое, как большие суммы денег, английским правительством присланные в Персию, насчет которых персияне предприняли нынешний год войну…»