И все же почему он так хотел помешать компаньонам отправиться в путь? Возможно, тут не было ничего предосудительного, но все же его настойчивость выглядела преувеличенной.

Робен упрекнул себя в излишней подозрительности. В целом каторжник оказался достойным доверия. И доказательств было предостаточно.

Но тогда… индеец?

Жалкий краснокожий, пожалуй, единственный, кто мог быть виновен в этом двойном преступлении. Его гнусная страсть к спиртному должна была быть удовлетворена любой ценой, тем более что первая попытка не удалась.

План был очень прост: лишить беглеца возможности выбраться из долины, а затем ослабить его голодом. И когда белый тигр, с его некогда железной хваткой, лишится последних сил, а хижина старого негра, эта крепость, охраняемая змеями, превратится в пепелище, доблестный Атука нагрянет с «муше из Бонапате» (людьми с мыса Бонапарта), они схватят белого беглеца, а честный калинья устроит такую попойку, каких еще не видывали под солнцем тропиков.

Это предположение выглядело наиболее вероятным, будучи самым простым объяснением случившегося.

Нужно было действовать. Сожаления в такой ситуации излишни, а жалобы бесполезны. Как мы уже убедились, Робен был человеком действия и несокрушимой энергии. Все эти размышления, потребовавшие долгого описания, на самом деле пронеслись в его мозгу как вспышка молнии.

И вскоре у него созрел план.

– Казимир, – ласково позвал он прокаженного, чье лицо было по-негритянски бледным, то есть пепельно-серого цвета. – Казимир…

Звук человеческого голоса вырвал беднягу из оцепенения. Он жалобно застонал, как ребенок, которому больно.

– О-ох, как плохо… Больно… О боже, я сейчас помирай…

– Держись, друг мой, будь сильным…

– Нет, я не мочь, мой белый друг… Казимир сейчас помирай, вот тут, где хижина…

– Ну же, я сейчас соберу инструменты, у них сгорели только рукоятки, я сделаю новые… Я построю тебе новую хижину. Ты сможешь укрыться в ней, когда пойдет дождь. Я накормлю тебя… Не убивайся так, мое бедное старое дитя.

– Я не мочь, не мочь… – жалобно повторял тот, – я уже умереть… ох, матушка моя…

– Давай же, – ласково, но твердо сказал Робен. – Слезы твои, увы, более чем оправданны, но нам нельзя здесь оставаться, это слишком опасно.

– Куда же мы пойти? Бедный кокобе не мочь шагай…

– Если потребуется, я понесу тебя, но повторяю еще раз – идем!

– Да, ладно, я пойти, – ответил тот, едва держась на ногах.

– Бедное доброе создание. Жестоко с моей стороны тебя поторапливать. Но послушай, на ночь я устрою нам навес из травы и листьев, а завтра мы уйдем в лес, чуть поглубже, но не слишком далеко от вырубки. Мы как-нибудь проживем на ямсе, батате, бананах и остатках маниока… Вот увидишь, я добуду еду.

– Так хорошо… Белый друг добрый, как боженька.

– В добрый час! Идем, старый друг, я буду работать за двоих. Надежда еще есть, сил у меня хватит. Не все потеряно!

– Разумеется, не все потеряно, – раздался голос позади них, – но надо признать, что на земле водятся редкие сволочи.

Резко обернувшись, Робен узнал Гонде.

– Как вижу, с вами случилась беда. Ваша лодка пропала. Я заметил это, когда шел вдоль ручья. Ваш участок погиб, а хижина сгорела. Это тем более печально, что путь теперь свободен.

– Значит, вам удалось!

– Да так, как я и не надеялся! Я нашел целый лес розовых деревьев, мужских и женских, где еще и анжелик попадается.

– Как же нам не везет!

– О, успокойтесь! Они провозятся там не меньше трех месяцев, а через три месяца вы будете уже далеко.

– Если бы это было так…

– Я уверен, что так и будет. И даже лучше: мне пришло в голову, что ваши беды сыграют вам на руку.