Сплелись, говоришь? Как два берега реки мостом, как две ноты, что в аккорд слагаются и откровение из этого рождается. Пожалуй. Ни с кем-то другим. В иной атмосфере. Нет, не вышло бы. Тут все так сложилось. И High End акустика с интегральным усилителем, того же класса. И ты – с твоим полем незримым. И момент этот – вот он, сейчас. Сплелись. И откровение – вот оно. Не повторится. Никогда уже так не будет.

– Паспорт… утро липкое, как сон, слово-призрак, – пробурчал я, следя, как утренний свет скользит по ее щеке, молоко по персику. Паспорт… бумажка, в ней имя, фотография – листок, оторванный от древа жизни. – Что с твоим паспортом? – повторил, бросая камень в резервуар молчания.

– Паспортом? – ее глаза – два озера, в них отражение утра и тревоги. – А что с моим паспортом? – голос – шелест сухого листа, удивление – тонкая трещина на поверхности спокойствия.

– Во сне, – начал разматывать клубок туманных воспоминаний, – ты просила… чтобы тебе вернули паспорт. Слова – пузырьки воздуха, шепот ветра в трубе выныривающие из глубин сна. Паспорт. Ключ от чего? От двери в детство?

– Я что… разговариваю во сне? – губы дрогнули, как лепестки цветка под ветром сомнения, неуверенность – тень на ясном лбу. Сон… невольный свидетель, болтун бессознательного. – Я что, как старуха сонная, бормочу нескладицы?

– Кажется, так, – подтвердил я, поставив печать на хрупком признании. Кажется… как день сменяет ночь, как прилив следует за отливом – неотвратимо.

– Что еще… я говорила? – вопрос – робкая птица, выпорхнувшая из клетки молчания. Что еще… тайны ночи, выплеснутые на берег утра?

– Хотела… вернуться домой, к маме, – слова – тяжелые камни, падающие в воду молчания. Мама… слово – утешение, слово – укрытие, слово – далекий берег детства, где душа еще не знала раскола.

– Сон… ничего общего… с реальностью, – отрезала, перерубала нить навязчивых мыслей. Реальность… что это? Тень на стене пещеры? Иллюзия чувств, тонкая ткань, сотканная из желаний и страхов?

– Как сказать, – пробормотал я, глядя в окно, где утро растекалось жидким золотом. Как сказать… слова – пустые раковины, в которых еще слышится шум моря сновидений.

– Есть во что переодеться? – Слова сухие, резкие, с привкусом металла, словно ключ, скрежещущий в заржавевшем замке оценки. Переодеться. Будто она вещь, не человек, – манекен, который нужно облачить в новый наряд, чтобы соответствовать каким-то там неписаным правилам игры, – правилам блеска, мишуры, показухи. Во что переодеться? В новую кожу? В новую судьбу? В маску приличия, натянутую поверх усталости и безразличия? Взгляд скользнул по ней, как скальпель хирурга, – оценивающий, бесстрастный, – раздевающий догола, до самой сути, – сути изношенности, потертости, как старая мебель, выброшенная на задворки жизни. Переодеться. Словно попытка замаскировать трещины на фасаде здания, которое уже готово рухнуть под тяжестью прошлого.

– Нет, у меня с собой только личные вещи, а что? – Ответ – тонкий звук треснувшего хрусталя, – хрупкий, надломленный, с отголоски усталости, – усталости от ролей, масок, необходимости соответствовать чьим-то там ожиданиям. Личные вещи. Словно последняя линия обороны, – жалкая, бесполезная, – как тонкая ткань, скрывающая зияющую рану души. Ничего больше. Пустота в чемодане, пустота в сердце, пустота в глазах. А что? Вызов? Вопрос? Мольба? – Что еще нужно? Чего еще хотят? Разорвать на части? Вывернуть наизнанку? Показать всем ее наготу, ее беспомощность, ее уязвимость? А что? Словно крик раненой птицы, – бессильный, отчаянный, – теряющийся в холодном ветре равнодушия.