Дистанция для стрельбы – лучше и желать не надо. После первого моего дуплета стая не сообразила, что происходит, поэтому я, уже разогнувшись, смог перезарядить «Зауэр» и отстреляться ещё раз, по оставшимся сидеть. Оценил я и Руську, которая не боялась выстрелов и мирно жевала пожухшую траву, иногда поглядывая на происходящее вокруг. С пятью утками, едва не лопаясь от гордости, вернулся к ожидавшим меня деду и Якову. Дичи было набито, для первого дня, более чем достаточно. Мои мужики решили ехать домой, а по пути заглянуть в совхозную чайную. Это был небольшой крюк, лишних два километра. Однако за разговорами и воспоминаниями друзей-стариков дорога не показалась скучной. Когда мы подъехали к чайной, там было уже полно народу – всего-то она вмещала человек двадцать. Только название «Чайная», а так обычная, на мой взгляд, сельская столовая, где можно съесть дежурные щи, а на второе получить расползшиеся тёплые макароны с сухой котлетой, наполовину из хлеба, щедро политой луковым соусом. Мужики заходили сюда по выходным и по праздникам, в основном, попить пивка, которое завозили в настоящих дубовых бочках. Чтобы налить кружку, нужно было поработать ручкой насоса. Имелся там, на разлив, и портвейн №33, и водочка трёх сортов.

Сельские женщины не жаловали эту чайную и появлялись там редко. Но, если муж пропал из дома, ясно было, где искать. Нам повезло. Как раз две энергичные карелки, не стесняясь в выражениях, вытащили своих мужиков из-за стола и, награждая тумаками, направили к выходу. За ними потянулись другие, сидевшие за общим столом. Неожиданно освободилось четыре места, что деда с другом очень устраивало. Они расположили свои кепки на стульях и встали в очередь за пивом.

Дверь чайной распахнулась от удара ноги, и ввалилась компания молодых людей, бывших изрядно под хмельком. Одному, в сапогах гармошками, над которыми нависали заправленные в них серые брюки, было лет двадцать пять. Другой, высокий парень лет двадцати, в невиданной мною раньше чёрной форме и в чёрном же берете, и ещё двое, лет семнадцати-восемнадцати, не больше. Оглядев помещение, старший, судя по всему, вожак, сразу шагнул к нашему столу.

– Пацан, давай, выметайся отсюда, рано тебе пиво пить. А, может, ты портвейна ждёшь?

Все они захохотали. Из-под меня выдернули стул, так что я едва не шлёпнулся на пол.

– Я не портвейн, я деда жду, – дрожащим от обиды голосом пролепетал я.

– Вот на улице и подожди, – заржал он, усаживаясь на моё место, прочие стали рассаживаться тоже.

В это время с кружками пива подошли дед с Яковом и поставили их на стол.

– Ошибочка вышла, молодые люди, – произнёс дед, – за этим столом мы сидим. Вот и кепки наши.

– Это мы сидим, а вы пока стоите. Кепочки можете забрать, они нам на фиг не нужны, – загоготал старшой, сверкая золотыми фиксами.

Он достал из серого пиджака пачку «Беломора», вынув папиросу, постучал ею по пачке и закурил. Я заметил, что у него на правой руке, на пальцах, вытатуированы два перстня.

– Садись, Васёк, – обратился он к парню в форме, – продолжим праздник, ты же недаром два года этих обормотов защищал. Теперь гуляй, Вася.

– Те, кто родину защищает, сейчас на Кубе, а не в пивных дедам грубят, – вмешался Яков.

Тот, в чёрной форме, с разными значками на груди, обиделся и заорал:

– А я, что, на Дальнем Востоке карамельки сосал? А ну, извинись, старый пень, а то плохо будет.

– Это что за форма на тебе такая? – спросил строго мой дед.

– Морская пехота, чтоб ты знал!

– Ни хрена ты, на своей службе, не понял, раз на стариков замахиваешься.

– Я сам «старик». Я – дембель. Слыхал такое слово?