Дед обнялся со вторым, что был помоложе, которого он назвал Мишей, потом протянул руку Алексею, средних лет кряжистому мужику. Яков тоже с ними поздоровался и залопотал о чём-то по-карельски. На брезентовом плаще была разложена немудрящая снедь: варёная картошка «в мундире», несколько яиц, зелёным пучком лежал болотный лук, какие-то лепёшки и эти вкусные ржаные карельские калитки. Рядом, под кустом, лежали настрелянные за утро гуси.

– Неплохо отстрелялись, – одобрительно заметил дед, доставая свой саквояж со съестными припасами.

– А у вас как? – поинтересовался Алексей.

– Загляни под сено, – пригласил его Яков, который начал уже рассёдлывать лошадь. Тот подошёл и присвистнул.

– Ну, вы даром время не теряли.

– Кто рано встаёт, тому Бог даёт, а кто поздно глаза продирает – тот чужой стол вытирает, – продекламировал дед.

– Всё у тебя, Дмитрий Петрович, прибаутки, а ведь и мы не поздно встали. Однако так, как Яков гусей манит, у нас немногие могут. Как, ты меня учил, дядя Митя, в таких случаях говорить? – припомнил Алексей. – С полем вас, Дмитрий Петрович и Яков Гаврилыч.

Дед заулыбался, тут же подхватив:

– А вас, мужики, со сладкой водочкой.

Это было для меня ещё одна новинка в охотничьем ритуале.

– Дед, откуда ты эту поговорку взял?

– Бывало, у нас баре на охоту съедутся, а любили они перепелов пострелять, а то и на дудаков поедут. Так обязательно, если какой-нибудь из них удачный выстрел сделает, первому, кто поздравил с добычей такими словами, бутылку водки дарили.

– Ты, что, и помещиков помнишь, и как они охотились?

– Всё я, внучек, за свою жизнь помню.

– А что ж ты мне так мало рассказываешь?

– Сначала казалось, о чём говорить-то? Жизнь как жизнь. Да и не про всё можно рассказывать. Малой ты был ещё. А сейчас гляжу – кое-что, пожалуй, можно и поведать – поймёшь и не осудишь. Всё меньше нас остаётся, из прошлого века, не от кого услышать, как всё на самом деле было.

– Ага, одни учебники по истории останутся, – подхватил я сдуру.

– Да ведь и учебники частенько врут.

– Как это? Не может быть, – изумился я, – история ведь одна?

– Одна. Только книжки живые люди пишут. Здесь подправил, здесь умолчал, глядишь, совсем другая история получается.

Все вместе мы присели к немудрящему охотничьему столу. Мужики стали выпивать и закусывать, мне, по молодости лет, водки не полагалось, и я пил горячий чай из эмалированной кружки, наливая его из закопчённого чайника и уплетая калитки с картошкой, намазанные сверху солёной щучьей икрой. Потекли затем у моих старших товарищей разговоры и воспоминания. Даже немногословный карел Степан Неволайнен иногда вставлял словцо.

– Женька, а ты знаешь, что это из-за Степана я в Карелии оказался? – вдруг спросил меня дед.

– Откуда мне знать? Никто не говорил.

– Он ведь мне в гражданскую, когда мы с Деникиным воевали, жизнь спас. Вот, я потом и решил пожить в краю, где настоящие мужики живут.

Дед с охотниками выпил за Степана и своё счастливое избавление от смерти. В котелке, тем временем, поспела гусятина с картошкой, и мы начали растаскивать её по мискам. Блюдо было, как мне показалось, вкусноты необыкновенной.

– Жень, а ведь я, можно сказать, из-за гусей в Красную армию пошёл, – вдруг сказал изрядно захмелевший дед.

– Как это? – изумился я, – ты меня, дед, в который раз удивляешь.

– Вот так, как-нибудь расскажу, а то ни черта вы о нашей жизни не знаете. Ты только мне напомни. Сейчас другие разговоры есть.

День завершался. Мы всласть выспались на свежем воздухе, навёрстывая упущенные минуты короткой предыдущей ночёвки.

Попрощавшись, покинули бивак наших друзей и двинулись дальше, за поле, где были ещё не высохшие лужи. Это места кормёжки крякв, куликов и прочей водоплавающей и болотной живности. По дороге Яков научил, как охотиться с подмогой лошади. Я спрятался с дедовым ружьем в телеге под сено, и Руська тихонько тронулась в сторону спокойно сидящих метрах в ста уток. Оказалось, что подпускают они лошадь, по крайней мере, метров на двадцать пять. Ближе и не требовалось.