Да разве можно застать врасплох профессионального ловца человеков?

На лице Нестора пристроена маска внимания, сочувствия и веры в каждое выслушанное слово. Маска не в расхожем смысле слова. Ничего подобного неуклюжему повторению в допотопном папье-маше форм высокого лба, небольшого носа и бледноватых щек. То точная, пластичная копия, слепленная по последнему слову психологической науки из самых современных биоматериалов. Притягивает и раскрывает неискушенного человека…

А что под ней?

Свой клубок мыслей, нисколько не оскорбительный для визави. Такое раздвоение – не ложь, не клиника. Всего лишь один из способов уйти от скуки и не погрязнуть в одиночестве, если уж тебе, как Набокову, интереснее всего беседовать с самим собой.

Если фон картины – грунтованный холст, фон романа – второй, не выговоренный автором план, то фон общительной Несторовой жизни – разговор с самим собой. Никогда не прекращающаяся беседа, неведомая посторонним. Не ведомая никому.

– Ребята! Что это вы! Застряли! Все – к Сашке! – Вера влетает под крышу к Нестору с Герой.

Ее дыхания хватает только на короткие словесные перебежки. Запыхалась. На бледном лице, которое совсем теряется, если надеть что-нибудь яркое (Вера таких ошибок не совершает), выступает легкий, невульгарный румянец. Пастельные краски заиграли, как от света восходящего солнца. Если б голос не звучал так громко, приказно, то вспомнились бы женщины Борисова-Мусатова. Но в пластике Веры нет и капли того отрешенного спокойствия, которое разлито в его картинах.

– Я в уборную, а вы спускайтесь! Нас ждут! – выкрикивает она уже из ванной, неплотно прикрыв за собой тонкую, звукопроницаемую дверь. – Сашка тут совсем рядом поселился. Оформляет хоромы… кого-то из ваших нуворишей!

Гера краснеет, когда начинает журчать сильная, нетерпеливая струя. Громко кашляет и – в коридор.

А Нестор медлит. Хм, бесстыдство в ней осталось… Интересно…

Спускаются медленно, гуськом.

Старший – позади, вспоминая намеченные звонки и сравнивая их более-менее предсказуемый результат с непредсказуемым богемным времяпрепровождением.

Младший забегает вперед. Он ничего не оценивает – он чувствует, что хочет быть там, где Нестор. Столько, сколько получится.

Внизу, в просторном фойе, уже притушен свет. Полутьма недвусмысленно намекает, что пора и честь знать. Пора освободить помещение.

Образовался неприкаянный беспорядок. Люди стоят кучками и поодиночке – как посуда на большом столе после попойки. Вяловато гудят, устало посматривают по сторонам.

И вдруг из темного жерла, за которым остались картины и объекты, выскакивает растрепанный бледный блондин, втискивается между Нестором и Герой, не задев ни того ни другого, и хрипло, но внятно произносит, как будто констатирует:

– Убийца.

Всем слышно.

Намечается немая сцена.

– Нестик, кто этот сумасшедший?! – орет Вера, перепрыгивая через две ступеньки. Третью не заметила.

Кожаная подошва ее туфли по инерции скользит вниз, и художница рухнула бы носом в пол, если б не Нестор. Он как раз отвернулся, чтобы не стоять на линии огня, который рвется из глаз Василия, и поэтому успевает подхватить нетяжелое падающее тело.

Все ахают, окружают потерпевшую и ее спасителя. Одно событие вытесняет, уничтожает другое. Закон жизни.

Кто и почему обозвал Нестора страшным словом – гадать не стали.

Никто даже и не заметил, как Василий выбрался из людской кучи на загазованную Сретенку.

«Да что же он делает? С ума сошел!» – сердилась на телевизор Леля, когда благородный герой сообщал злодею – вору там или убийце, – что знает о его преступлении. Василий посмеивался над киношными перипетиями и умилялся непосредственности своей взрослой жены.