К тому времени у меня уже было две сестренки, мать ждала следующего ребенка. Поселили нас с приезжей молодой бурятской семьей на скотном дворе на отшибе, т.к. другого жилья не было. Перешел я к тому времени в третий класс. По сравнению с местными детьми был более начитан, фантазер, а мое бродячее прошлое давало простор воображению, так что перед новыми сверстниками предстал бывалый, неустрашимый гангстер, с руками по локоть в крови. Реноме надо было поддерживать, положение обязывало. При первой же их попытке проверить на «вшивость», я схватил какую-то щепку и с криком»: «зарежу!», обратил в паническое бегство всех налетчиков. Родители пришли жаловаться, – принципы отчима были незыблемы.

Коровник в житейском плане научил меня многому, мог и специалистов поучить. Кормление, уборка навоза, искусственное осеменение, отел маток, уход за телятами и прочие работы, в которых приходилось принимать участие во время запоев отчима, стали обыденным делом.

В школу приходилось топать километра полтора через метровые сугробы, зима была снежная и морозная. Учеба особо не угнетала, но был один недостаток – рисование. К счастью, учительница досталась умная, дрессировкой не занималась. Давала домашнее задание, затем выставляла оценки навечно. Я, как следует, потренировался и освоил изображение майского жука. Он меня и в других школах (их было несколько) выручал.

Третьего мая ночью завывала страшная пурга, при морозе под минус тридцать. Из сеней я не смог выйти во двор за дровами, дверь отшвырнула меня назад, что-то ударило в лоб, утром подобрал замерзшего на лету воробья.

На печи за занавеской возились родители, с какой-то посторонней теткой, я все не мог понять, почему они не спят. Потом оттуда послышался пронзительный писк. Полуторагодовалая младшая Алька проснулась и захныкала: «Мама, впусти кису, она на улице плачет».

Плакала, теперь уже младшая, новорожденная Люда. Мне было десять лет.

В Мулино мы не задержались. Народ там, действительно, оказался покрепче или с оппонентами не повезло, но на этот раз при очередной попойке отчиму крепко вломили местные. Их было 7 или 8 братьев, одного из которых отчим успел отдубасить. Мстить братья пришли все. На потеху сбежалось полсела. Отчим и здесь оправдывал свою репутацию, но папаша семейства сзади сбил его с ног жердью. А дальше по Высоцкому: «…ну а там уж и все позабавились». Дело было зимой, подобрали мы его на снегу часа через полтора. Не помогли ни водка, ни крепкий организм. Воспаление легких и проблемы со здоровьем до конца жизни.

Понятно, что с его характером на этом не закончилось и, чтобы избежать смертоубийства, нас переселили в другую станицу – Манкечурскую.

Помню начало частушки тех времен: « Пури, Мулино, Манкечур воевали за царя….», забыл как дальше. Это были казачьи станицы, которые подверглись жестоким гонениям со стороны советских властей. Из Пури, например, выселили всех жителей. Через нее пролегал тракт на Борзю, и я помню еще в 60-е годы мы проезжали через мертвое село с домами без окон и дверей. Переселенцев из станицы называли «пуринцами».

Жизнь в Манкечуре ничем особенным не запомнилась по причине краткости пребывания.

Нас вернули назад на 3-е отделение. Там сменился управляющий, и отчим клятвенно заверил, что не будет подвергать нового средневековым пыткам и, вообще, остепенился.

Свежо предание…… Работу отчиму дали на отаре, а так как мать не работала из-за кучи детей, и в деревне даже обслужить семью была не в состоянии, то и нас сослали на отару в урочище Кадарча.

Жили мы в настоящей землянке, в которой: – «…бьется в тесной печурке огонь…». Романтики было выше головы. Полное отсутствие соседей на расстоянии двенадцати километров, степь с перелесками, в которых живность можно было чуть не руками ловить. Мне разрешили охотиться с настоящим ружьем. Подранков я приручал. У нас часто жили рябчики, куропатки, дикие козлята, лисята – мои и отчима трофеи. Мы к ним привыкали, но из совхоза наезжали разные уполномоченные, учетчики, зоотехники, ветеринары и отчим после застолья с ними, от широты душевной дарил им очередного питомца. На наши слезы никто внимания не обращал.