Всем не терпелось. Для нас преимущества жизни с электричеством были очевидны. Отпадет необходимость крутить рукоятку генератора, когда идет кинофильм, который привозили раз в неделю. Это было нашей обязанностью. Я неожиданно оказался востребованным, так как до приезда сюда жил в городе и знал, как обращаться с выключателями и розетками. Меня водили по домам и все внимательно слушали, когда я, распираемый гордостью от явного уважения ко мне, еще вчера обычному дошкольнику, показывал, как щелкать выключателем и рассказывал, что после этого произойдет. Переспрашивали, уточняли. Бабушки верили не все.

К первомайским праздникам запустить электростанцию не удалось, что-то помешало, поэтому торжественный митинг по случаю пуска дизель-генератора назначили уже в июне. Собрались на улице, часов в одиннадцать вечера возле клуба под столбом, на котором стоял единственный уличный фонарь. Все принарядились. Развели костер. Управляющий говорил речь о достижениях и перспективах. Люди, соглашаясь, поддерживали. Жизнь и впрямь за очень короткое время стала лучше. Реже вспоминали о войне, забыли, что такое голод, говорить стали без оглядки, особенно молодежь. Раздавались аплодисменты, которые перешли в овации, когда заработал дизель.

Управляющий точно подгадал момент включения рубильника и под его лозунг: – «Да здравствует новая светлая жизнь!», вспыхнул яркий свет во всех домах, и вся площадь оказалась залитой светом установленного на ней фонаря.

Шапки взлетали вверх, все ликовали. Взрослые, забыв о солидности, прыгали и кружились с детьми, взявшись за руки.

Вдруг фонарь на площади и лампочки в домах вспыхнули нестерпимым блеском и разом потухли. Неопытный моторист дал чрезмерное напряжение и лампочки сгорели. В наступившей кромешной тьме, замолчавшие от неожиданности люди, из открытого окна Кузнецовых услышали торжествующий, перекрывающий рокот дизеля, густой бас деда Андрея:

– И настанет конец света! И накроет землю тьма кромешная!

От домика садовника раздался заливистый лай Находки и крик деда:

– Стойте, я вам говорю, все равно от собаки не уйти!

Те, что сидели на ветках, затаились, а кто собирал смородину, со всех ног кинулись к деревьям и, обдирая голые животы, карабкались вверх, спасаясь от собаки, хоть и знали, что она не укусит. Но паника делала свое дело. Кто-то даже начал всхлипывать. На него прикрикнули и велели всем затаиться. Садовник приближался, подбадривая собаку и постукивая палкой по стволам деревьев.

Имя его знали в сельсовете и конторе совхоза, а для всех он был дед Тибекин. Жил в километре от деревни возле общественного родника, «ключа», так называлось по-местному. Разбил по собственной инициативе сад на нескольких гектарах, завел пасеку, птичник и один за всем этим ухаживал. Даже урожай собирал сам. Сейчас я понимаю, что деда, пользуясь его безотказностью, нещадно эксплуатировали, тогда мы над этим не задумывались.

Сад посреди степи был оазисом в пустыне. Рядом всегда росла гречиха, вокруг поля, да и на самом поле алела сарана, местная лилия, которую заодно с гречихой опыляли пчелы с его пасеки. И сад и пасека были единственными во всей округе.

Говорят, где-то возле сел Пури и Селинда еще были сады, но они совхозу не принадлежали. Хотя отношение к саду деда имели. Когда ему привозили саженцы «ранеток» и «дикого яблочка» (морозостойкие разновидности мелкоплодных яблонь) для ремонта сада, предприимчивые граждане из числа местных куркулей, их воровали и закладывали собственные сады в потаенных местах. Никто не видел с этих садов урожая, ходить туда боялись, суровые хозяева без шуток охраняли свое добро с оружием. Подстрелить могли за милую душу. А поедали плоды, наверное, как и выращивали, т.е. тайком. Так же как их дети в школьных интернатах жевали пряники под одеялами, чтоб не делиться с товарищами из небогатых семей. Потом удивлялись, за что их не любят.