– Алкоголики! – ворчал Дмитрий Николаевич.

Было холодное утро и хоть солнце слегка пригревало, надо мхом меж деревьев стоял белый туман. Со стороны чума Муктов доносилось ворчание пса, которому слабо вторил другой. Дмитрий лишь качал головой и точными ударами кромсал толстые поленья в мелкую щепу Я подошел к дереву, под которым лежал привязанный на ночь Султан. Сейчас он был похож на шерстяное одеяло, которое забыли снять с балкона во время дождя – мокрый, весь в маленьких капельках на свалявшейся в валенок шерсти. Заметив, как я потянулся к узлу, он сначала так ощерил клыки, что я не на шутку испугался, но потом он опустил свои полтора уха, давая понять, что вовсе не собирается нападать на меня. Он опустил голову, а я не без труда распутал намокший узел. В костях чувствовался ночной холод, сковывавший движения. Изо рта шел пар. Я откинул брезент и взял металлическую канистру. Погруженный в теплый сумрак палатки, спал Максим.

– Муля хынем! – обратился я к Дмитрию.

– Иди, иди, – ответил он. – Давай, поговорим по-нашему, – добавил он, уже тише.

От палатки вниз вела тропинка, кончавшаяся метрах в стах где-то около ручья. Там был водопой, был и инвентарь для того, чтобы набрать воды: воронка, сделанная из горлышка пластиковой бутылки, и металлическая кастрюлька. Переливая воду в канистру, я слышал отрывки беседы Дмитрия с Татьяной. В другом чуме было тихо.

Вчера вечером шел сильный дождь, уже стемнело, когда собаки стали перебрехиваться. Оказалось, что из деревни приплыли какие-то люди, и среди них родственник Никиты и бородатый русский. Я тогда стоял около чума, так что они поздоровались со мной. Сухой нитки на них не было, одежда висела лохмотьями, а волосы прилипли к изможденным лицам. Пьяный Никитин родственник, развязный такой, протянул мне руку с презрительной усмешкой. Русский был чем-то зол и нервно озирался.

– Ну чё стоишь, давай, мать твою, сухую одежду, оленевод хренов, вымокли, как пёс знает кто, – рявкнул он и добавил, на сей раз обращаясь к лаявшей на него собаке, которую он попытался было отпихнуть ногой, да не вышло: – Пшел вон!. – Потом достал из-за пазухи полуторалитровую пластиковую бутылку из-под пива, в которой сейчас был спирт, и сделал большой глоток. Трясущейся рукой поставил ее на землю, лег рядом с ней и полез в карман за куревом. Вскоре все задымили в тишине, не обращая внимания на льющий как из ведра дождь.

– У нас для вас много хороших новостей, – засмеялся родственник. – Наверняка, мать вашу, жажда вас до смерти замучила.

В чуме гости быстро скинули с себя мокрую одежду и стали надевать вещи хозяев, сушившиеся на перекладине.

– Есть будете? – спросил Никита.

– Давай, мать вашу.

И хоть ручей был узкий, там были места, где можно было провалиться по пояс. Ручей с трудом пробивал себе путь между мхом и ветками. Я двинулся в обратный путь. После прошедшего ночью дождя небо рассветлело голубизной, мокрые листья висели на низкорослых осенних деревцах, словно экзотическое бельё, вывешенное на просушку. Я задержался по дороге у черники, съел две горсти и только потом подошел к чуму. Полог был откинут, и я внутри чума увидел Татьяну, склонившуюся над огнем, ее муж как раз кончил колоть дрова. Максим умывался рядом в вырезанном из пластиковой бутылки подобии раковины.

– Андже, заходи, я должен забрать свои вещи от Никиты, – сказал он, увидев, как я приближаюсь с водой. Мы пошли. Огонь погас, хоть они и должны были следить за ним. В чуме зияло пустотой. Вещи лежали в беспорядке. Никого.

– Дай закурить.

В темноте загорелись два огонька.