Шли годы, дети, познавшие заботу Соломона Израилевича, выросли и произвели на свет собственных детей. Теперь уже дедушка Соломон повторил тот же путь любви и воспитания внуков. Все внуки и даже правнуки знали, что за защитой от любого родительского насилия надо идти к дедушке Соломону.

Однако Соломон Израилевич не был бы ни Соломоном, ни Израилевичем, если бы не подстраховался. На всякий случай он инвестировал время и деньги в своих племянников разной степени родства и просто в попавших под руку внятных ребятишек. Не буду вас грузить деталями, но к моменту попадания героя повествования в больницу он насчитал минимум восемнадцать человек, которые так или иначе имели безусловные моральные обязательства сидеть с ним в палате, организовывать лечение и, если что, держать за руку на пороге Вальхаллы или куда там занесет нелегкая.

Дедушка Соломон даже выписал все имена на бумажке, чтобы отмечать. Надо сказать, что в больницу он въехал по весьма неприятному, но не обязательно смертельному поводу. Сначала ему было прямо-таки очень плохо и бесконечно положить на наличие или отсутствие людей рядом, он никого толком не узнавал. В сознание-то приходил редко, но потом кризис миновал, тетка с косой отступила, но села неподалеку, в больничном коридоре.

Соломон Израилевич переехал из реанимации в обычную палату и наконец осознанно огляделся по сторонам. Никого. Тетка с косой сквозь стену с сочувствием посмотрела на своего несостоявшегося клиента, развела руками, как бы говоря: «Люди – сволочи, кто бы сомневался, но я зато всегда рядом, ты только скажи».

Можете представить весь спектр переживаний Соломона Израилевича. Никто не пришел. Ни один из восемнадцати. Шестьдесят лет насмарку, если считать от рождения сына. Торг, гнев, принятие и прочее отрицание устроили калейдоскоп в душе масштабно обманутого вкладчика. Липкий холод одиночества чередовался с горячей жаждой мести. Но Соломон Израилевич был по-настоящему добрым человеком и гнал агрессивные мысли от себя подальше. Искал причины в себе, думал, что, возможно, он слишком акцентированно связал в своей голове само существование детей и их функцию заботы о нем, и за это Бог его наказал. Хотя, будем честны, Соломон Израилевич любил детей, внуков и прочих племянников все-таки бескорыстно. Ну не думал он постоянно о потенциальном душевном комфорте последних дней. Наговаривал он на себя. Тем не менее, окончательно рухнув в тоску, Соломон Израилевич приготовился умереть в одиночестве и поэтому смотрел на дверь в ожидании соответствующей дамы. Ручка повернулась, дыхание замерло, и дама вошла. Но другая.

Наталья Петровна Глыба – завотделением данной больницы.

Женщина миниатюрная, содержательная, красивая и недавно разошедшаяся. Точнее, выгнавшая из дому бестолкового мужа, который мало того что пил, так еще и намекнул Наталье Петровне на возраст. Цитата следующая:

«Может, пора в паспорт посмотреть?! Тебе 58 и мне 58, но я молодой мужчина, а ты… Ну сама понимаешь, поэтому прекрати мне выносить голову и скажи спасибо, что я не поступаю, как большинство в моем возр…»

На этом месте Наталья Петровна вылила мужу между ног горячий чай. Брюки спасли, но частично. Раздался знатный мужской визг, и через два часа господин Глыба покинул дом в известном направлении. Навсегда.

Случилось это жаркое расставание две недели назад, и Наталья Петровна все еще была в ярости, а это состояние делает женщину особенно красивой. Для Соломона Израилевича, который пару лет уже как вдовствовал, Наталья Петровна казалась совсем девочкой, юной, свежей и, что немаловажно, пришедшей в самый сложный и, получается, нужный момент.