Я вздохнул. С Мирой, бывало, уже ругались. Что бы она простила – надо поползать перед ней на коленях. И не в буквальном смысле. Придется каяться, стоя на коленях, целуя ручки, ножки, и другие места. Придется… Иначе Татка так и будет мучиться.

Ой, блиныч! Забыл мамуле перезвонить. Но – это днем. Пойду спать.

В подъезд вошел с опаской – вдруг киллерша и здесь притаилась? Нет, чисто! Видимо, она караулит меня только в клубе.

В "Каприз" пришел раньше, что бы поговорить с менеджером. Поэтому, с рыжим у входа не встретился. Изменил события. Мои расспросы об уборщице – бледной, молодой, темноволосой – менеджера озадачили. Он уверял, что таких в клубе нет.

Я уже пошел к выходу, решив, что девка притворялась работницей "Каприза", как вдруг менеджер вспомнил – была такая! Временно, пока постоянная уборщица болела. Порылся в бумагах,нашел – Анастасия Венцеславская. Ухтыж! Фамилия какая! Однако, мне ничего не говорит.

Осмотрел весь клуб – Венцеславской не было. Можно не бояться. Наверное. Пошел встречать клиентку, встретил рыжего. Наш разговор опять состоялся. И в тоже время, что и прошлые разы.

… Выпроводив Стеллу, вернулся в клуб. Полина здесь! И Анька. В этот раз я ее не просил познакомить с подругой – сам справлюсь.

На моем столике бутылка вина. Может, оно отравлено? Может, киллерша эту бутылку имела ввиду? Вылить? Надо в туалет идти. Тем более, так и так надо – приспичило. Но, боязно.

Подзываю Майкла.

– Слушай, друг ! – говорю я – Сходи со мной в уборную!

Рыжий недоуменно таращиться. Объясняю:

– Баба одна преследует. Целоваться лезет. Хочу, что б ты глянул – нет ее там?

Майкл поржал, но пошел со мной. Туалет был пуст.

Когда я вылил вино, рыжий возмутился, и даже расстроился – зачем? Лучше бы ему отдал! Вино—то, не дешевое!

Вернувшись, я сел за столик к Полине, поболтал с Анькой. Полина на меня не смотрит, но, к нашим с Анюткой разговорам прислушивается. И пьет – коктейль за коктейлем.

– С парнем поругалась! – шепнула мне Анька.

– Увези меня! – прерывает нашу беседу Полина, обращаясь ко мне.

И мы с ней уходим. Когда подошли к моему мерсу, замечаю подъезжающую машину Миры. Лядь! Ей то что в "Капризе" надо? Хочет продолжить выяснять отношения, или следит? Или приехала отравить вино?

Стараясь не спешить, засовываю Полину в салон, и отчаливаю.

– Домой? – спрашиваю я, смотря на тонкий профиль девушки, сидящей на переднем пассажирском.

– Не хочу! – помедлив, отвечает она – Куда нибудь… Все равно…

И я просто еду.

– У тебя есть бухло? – спрашивает Полина, и начинает рыться в бардачке, не соображая, что выпивка там не поместиться.

– В машине нет!

– А дома? – опять спрашивает она.

– Едем ко мне?

Она кивает – зло, отчаянно, и упрямо, будто спорит с кем— то.

Спрашиваю:

– Что у тебя случилось?

– Ничего! – сердито отвечает девушка.

Заезжаю в свой двор,останавливаюсь, глушу двигатель, и говорю:

– Да ладно тебе! Рассказывай!

И Полина начала говорить, быстро, лихорадочно, путаясь, повторяясь, время от времени прерываясь на рыдания.

Ее бойфренд, богатенький мажор, похоже, изменил. Но, доказательств нет, и Богдан – так его зовут— обиделся, что Полина верит слухам. И вместо того, что бы просить прощения, обвинил ее, они поругались, и, похоже, расстались.

Я почти не слушал, хотя кивал, поддакивал, и возмущался. Слушать не слушая— это я умею. Иначе, крыша бы съехала от всевозможных историй и драм, рассказываемых клиентками.

Потом Полине стало плохо, мы вышли на улицу, и сели на скамейку. Ну как вышли… Я ее вывел, при этом девушка, повиснув на мне и рыдая, еле передвигала ноги.

Так мы и сели на скамейку, в обнимку. Она продолжала рассказывать, повторяя одно и тоже, и прерываясь на требования выпить. Но, пить ей больше нельзя, и я просьбы игнорирую.