И Матвей Дашу опустил на землю. Даша обернулась к Матвею лицом, глубоко вздохнула, улыбаясь:

– Ой, как ноге больно.

– Это сперва, потом будет не больно, – сказал он.

Даша, не спуская с Матвея глаз, спросила:

– Матвей, ты читать, писать умеешь?

Матвей посмотрел ей в глаза виновато, сказал:

– Нет, Дашенька, не умею, правда, буквы знаю, но не все.

Даша торопливо заговорила:

– Ты согласен, я научу тебя читать, писать, и все четыре действия математики. – Матвей стоял, молчал. – Ну как, хочешь уметь читать, писать? – повторила она.

– Я-то очень хочу, – Матвей что-то еще хотел сказать.

– Все-все-все, больше ничего не говори, ставь жеребца в конюшню и прямо приходи ко мне в комнату, нет, нет, – Даша заторопилась, – я тебя буду ждать на крыльце.

И пошла к дому. Матвей стоял, смотрел ей вслед. Матвей ничего не думал, только одному был рад, что его хотят научить читать и писать, и сказал вслух:

– Вот бы хорошо.

Матвей завел жеребца в конюшню, быстро отстегнул подпругу, ловко снял седло, повесил на дощатый забор, завел жеребца в свое стойло, снял узду. Погладил коня по спине:

– Ну, друг мой, отдыхай, ешь.

А сам пошел в свое жилье. Зайдя в свое жилье, увидел, что дядя Семен грустный сидит на краю нар и заботливо, уныло смотрит на Матвея.

– Ты что, дядя Семен, не заболел ли?

– Да нет.

– А что ты такой невеселый?

– Да вот, боюсь я за тебя, если молодая барыня удастся характером в отца, ох, и подлая же будет, прямо змея змеей, – сказал Семен.

– А если в мать будет она, – сказал Матвей.

– Это хорошо бы было, – сказал Семен.

– А она меня, дядя Семен, посулилась выучить читать и писать, и велела сейчас же приходить к ней».

– Ты, Матвеюшка, будь осторожен с нею, не дай Бог, она же тебя и загонит в солдаты.

– А солдатом быть я не боюсь, мне вот только научиться немного грамоте, а она-то мне что – барыня, она и есть барыня, – Матвей эти слова как-то произнес пренебрежительно.

– Ну, ну, ты у меня сынок умный, только не оплошай, не поддавайся ее прихотям.

– Да не бойся, дядя Семен, все будет ладно. Ну, я пошел учиться в школу, – весело сказал Матвей и пошел в дом Даши.

А Даша в это время в комнате матери шумно, радостно махала руками, громко говорила:

– Ты знаешь, маменька, какой Матвеюшка?

– Ну?

– Ну, прямо ангел. Голос, голос у него такой, такой, – Даша каждое слово повторяла два-три раза, – а похож, ну прямо, ой, Господи прости меня, похож он, как у меня на иконе Иисус Христос. Только Иисус Христос такой хиленький, слабенький, а Матвей сильный. Ручищи прямо «во», – показав двумя руками толщиной с бревно, – а жесткие, прямо, как кирпич, а тело – тело твердое, как дерево.

– А откуда ты знаешь, что у него руки жесткие, как кирпич, а тело твердое, как бревно? – хитро, с грустной улыбкой спросила мать.

– Да он подвел коня к высокому чурбану и говорит: «Стань на чурбан и садись в седло». Я посмотрела на чурбан, а он высокий такой, я разве залезу на него. Так Матвей как взял своей рукой мою руку, а она у него, как кирпич жесткая, а потом схватил меня в охапку, бац, меня на чурбан так и поставил на ноги, а тело у него, как дерево. А я села в седло и согнулась, как старуха. Так он мне своей ручищей одной, как нажмет на спину, а другой, как нажал на грудь, так сразу мне выправил спину прямо, – Даша стала немного приукрашивать, – аж, маменька, и сейчас мне спине больно.

Мать, хитро улыбаясь Дашиному вранью, сказала:

– Коснулся твоей нежной спинки.

Даша озорно с улыбкой спросила мать:

– Это откуда ты узнала, что Матвей ладонью коснулся моей спины, а?

– Да я в окно все видела.

– Ой, маменька, как нехорошо подсматривать. А потом, маменька, он меня взял своими ручищами под подмышки, поднял и опустил прямо на землю, как перышко. Маменька, я пообещала его выучить читать, писать и арифметике, он сейчас придет, это я велела сейчас же прийти к нам, – Даша сказала эти слова, вроде оправдывая Матвея.