Это противопоставление секса по согласию и без согласия часто используется в качестве оружия во время обсуждений в СМИ громких обвинений в сексуальных домогательствах. Если женщина говорит, что после сексуального контакта чувствует себя пострадавшей, мы сразу спрашиваем её: «Это было по взаимному согласию?» Если она отвечает утвердительно, в большинстве случаев дискуссия заканчивается, словно в таком случае у неё нет права ощущать себя униженной. «Да, но ведь она согласилась?», «Она же не сказала „нет“?» «Ведь не встала и не ушла, не правда ли?» Неужели у секса такая низкая планка, что всё, что нам нужно, это чтобы он был по обоюдному согласию? Согласие обязательно, но не забывайте: оно является необходимым минимумом. Раз за разом я возвращаюсь к эссе, написанному Ребеккой Трейстер в 2015 г., о том, почему секс по обоюдному согласию может быть плохим, и меня всегда цепляет одна строчка, цитата редактора блога Feministing Майи Дазенбери: «Серьёзно, помоги нам, Боже, если лучшее, что мы можем сказать о сексе, это то, что он был добровольным»[5]. Разве согласие – это единственное мерило качества секса? Что, если нам больше нечего сказать о нём? Что, если вы даже не уверены в том, что можете назвать этот контакт добровольным?

Озабоченность общества возможными профессиональными последствиями ложных обвинений в изнасиловании приводит к тому, что мы прекращаем разговор о сексуальном насилии, едва услышав слово «добровольный». Оно позволяет людям не беспокоиться. В действительности же у мужчин больше шансов быть изнасилованными, чем несправедливо обвинёнными в насилии[6]. Согласно официальным исследованиям, всего четыре % заявлений о сексуальном насилии в полицию оказались ложными или предположительно ложными в Великобритании[7]. Эта приоритезация карьер преступников происходит за счёт пострадавших, которые существуют в культуре, где признания в пережитом сексуальном насилии будут, несомненно, встречены обвинениями жертв, сомнениями и попытками отрицать, преуменьшать, оспаривать их боль и страдания.

«Мы также чётко разграничиваем сексуальный контакт и несексуальный», – говорит Бэй-Ченг, – «словно правила и нормы, регулирующие человеческие взаимо отношения и взаимодействие, действуют только по одну сторону этой границы». Подумайте о том, как вы обсуждаете совместные планы с друзьями – вы постоянно спрашиваете и даёте согласие в повседневных разговорах. «Ты не против зайти ко мне, перед тем как мы пойдём туда?» «Какой фильм ты хочешь посмотреть?» «Ты хочешь зайти куда-нибудь поужинать или закажем доставку?» «Чего бы ты хотел поесть?» «Ты хочешь поесть сейчас или попозже?» «Ты хочешь что-нибудь выпить?» «Хочешь попробовать моё блюдо?» «Можно мне попробовать твоё?» Однако, когда речь заходит о сексе, согласие кажется нам слишком сложным и неестественным.

Термины, которые мы используем для обсуждения секса по обоюдному согласию, также отражают иерархию сексуальных актов и подпитывают миф о том, что одни формы секса значимее других. Возьмём, например, слово «прелюдия». В контексте гетеросексуального полового акта это слово наводит на мысль о том, что оральный секс и мануальное стимулирование – это всего лишь закуски к основному блюду – классическому сексу. Но обладательницам вульвы именно эти виды секса, как правило, приносят наибольшее сексуальное удовольствие, а отнюдь не классический секс. Кроме того, это слово абсолютно гетеронормативное. Заявляя, что оральный секс, мануальное стимулирование, взаимная мастурбация и другие виды секса – это всего лишь разминка, а не основное событие, даём основание считать классический секс наиболее законной формой секса. Таким образом возникает иерархия сексуальных действий, в которых определённые виды секса представляются более приемлемыми в сравнении с другими. Эта иерархия опасна ещё и по той причине, что она подкрепляет убеждение: только определённые действия требуют согласия, поскольку они являются более законной формой секса