«Выражение „секс без обоюдного согласия“ – это язык обвиняемых, призванный увести разговор в сторону и представить обвинения в сексуальных домогательствах в ином свете», – написала она. «Билл О'Рейли, Харви Вайнштейн, Рой Прайс и другие уже опровергли обвинения в „сексе без обоюдного согласия“ в этой газете… Мы больше не должны позволять преступникам выстраивать диалог так, как это выгодно им. Слова важны, выбирайте их с умом»[3].

Представители New York Times высказались в защиту использованного выражения, но редактор из отдела расследований Ребекка Корбетт – одна из трёх женщин, раскрывших миру глаза на историю Вайнштейна, наряду с Джоди Кантор и Меган Тухи[4] – признала, что в свете прошедших событий слово «изнасилование» было бы более подходящим. «Самый простой способ сообщить об обвинениях в сексуальных домогательствах или насилии, не неся при этом юридической ответственности, это использовать формулировку, которая содержится в юридических документах, таких как жалоба или заявление в полицию», – заявила сотрудница New York Times Кристина Конингисор. Она подчеркнула, что при отсутствие таких документов задача репортёров заключается в том, чтобы предоставить наиболее точное описание событий. «Для этого нам часто приходится полагаться на сведения, предоставленные нам участниками или свидетелями инцидента. Экспрессивное слово или фраза, используемые для описания определённого поведения, могут сделать чтение интереснее, но вместе с тем могут сообщить больше, чем мы знаем на самом деле».

На первые страницы газет попадает лишь небольшой процент случаев сексуального насилия, а подавляющее большинство пострадавших не обращаются в правоохранительные органы, чтобы сообщить о произошедшем. Возможно, юридические термины наилучшим образом подходят для газет, которые стремятся избежать судебных исков, но как насчёт пострадавших от насилия, которые видят свой опыт не через призму закона, и чьи истории не появятся в журналах и газетах? Как насчёт пострадавших, которые не вполне уверены в том, что произошедшее с ними можно назвать сексуальным домогательством или изнасилованием? И как быть с теми случаями, которые закон не считает сексуальным насилием?

Если мы изолируем пострадавших с их историями от культурных и правовых представлений о сексуальном насилии, то какие выражения будут лучше всего отвечать их интересам, помогая им пережить эту травму и постепенно осознать реальность того, что с ними произошло? Как описать эти происшествия, которые не вполне подходят под определение «домогательств» или «изнасилования»? Как оставить место для неоднозначности, при этом не подпитывая культуру, которая не призывает нарушителей к ответственности? И как быть, если сам пострадавший описывает произошедшее с ним как нечто неопределённое и размытое, хотя оно полностью совпадает с определением домогательств или изнасилования?

В этой связи возникает вопрос о том, кто должен отвечать за выбор определений, подходящих для любой формы сексуального насилия.

Лайна Бэй-Ченг, доцент школы социальной работы при Университете в Буффало, призывает к осторожности, когда речь заходит об описании опыта людей. «Я думаю, что мы должны с осторожностью анализировать и изучать обстоятельства произошедшего, не навязывая женщинам слова и определения для рассказа о том, что с ними случилось. Я считаю крайне важным, чтобы женщины могли говорить о своих переживаниях всё, что им хочется».

Проблема заключается в том, что в основе определения нашего жизненного опыта лежит бинарная конструкция. Происходящее с вами может быть либо изнасилованием, либо сексом по обоюдному согласию, а вы в таком случае или добровольный участник процесса, или жертва. Бэй-Ченг считает, что в этом-то заблуждении и кроется проблема. «Это непостоянное противопоставление. Есть представление о том, что вы даёте согласие единожды, и всё, что случается после этого, вполне законно. И, конечно же, любое человеческое взаимодействие выглядит совершенно иначе».