Они тянулись друг к другу, и это было видно невооруженным взглядом… Шуйские и их сторонники к этим живым доверительным беседам не допускались – и все это вызывало их неприкрытую ревность, зависть и даже приступы злобы и ненависти к Федору Воронцову…

Федор с Иваном могли часами напролет говорить о священной церковной истории, писаниях святых отцов, о Геродотовой Скифии, летописной жизни древнего Русского государства… Меняли темы бесед, и также живо и остроумно толковали о будущей жизни, о возводимом, пока недостроенном Третьем Риме, об искусствах, о народных праздниках и обычаях… И никому из друзей в голову не приходило жаловаться на собственные неудачи и проблемы…

Ивана уже с самых первых доверительных разговоров с Федором удивило одно наблюдение за своим другом: он мог бы воспользоваться своим положением близкого друга и попросить государя за себя или за кого еще… Только Федор словно зарекся ни просить, ни требовать, чтобы не бросить даже тени на бескорыстную юношескую дружбу, где не может быть места расчету, хитрости, продуманных нечистых ходов…

В Федоре Ивана всегда поражали сосредоточенное внимание собеседника, тонкое чувство понимания осознания, кто есть кто – кто государь, а кто простой советник Думы, потому и не лез друг государев в интриги и козни боярские, давал обтекаемые советы государю по сложным вопросам взаимоотношений с боярскими партиями… Только душу отводил, когда они с государем заплывали к дальним берегам их судеб и будущности русского государства, ибо в юности все силы души направлены скорее на будущее, чем на настоящее… Ибо не столь интересна в юности куцая синица в руках – подавай юности в мечтаниях хотя бы жаворонка, что поет высоко в небе…

Опять так все это было созвучно душе Ивана тринадцатилетнего, его тогдашним умонастроениям: в юности все силы души, весь задор душевный направляются на неизвестное будущее, известность настоящего не бодрит и не пьянит – этим все сказано… А воздух будущего пьянит и завораживает, потому все мысли и чувства отданы не нынешнему настоящему, каким бы хорошим и устроенным оно ни было, а новому, неизвестному будущему, к которому обращены все надежды несбывшиеся юности…

Как парил в доверительных разговорах с другом Федором юный Иван-государь, какие живые и обворожительные формы принимали надежды и мечты сладкие – в них мало было от опыта прошедшего и настоящего, но безумно много от воображаемых возможностей личного человеческого счастья, процветания и счастья всей Отчизны… И самое главное, не было никаких оснований не видеть ущербности, несбыточности надежд юности, потому что все надежды и мечты этого вдохновенного пьянящего возраста просто обязаны сбыться…

Иван как-то не выдержал и задумчиво спросил Федора:

– Почему ты меня ни о чем не просишь?

Федор рассмеялся и ответил:

– А ты – почему меня?..

Иван на секунду замешкался, но все же нашелся:

– Но ведь я все же государь?..

– Но ведь еще не царь! – парировал Федор.

– А царя просил бы о чем?..

– Вот когда будешь царем, Иван, тогда и видно будет… – сверкнул глазами Федор и сменил тему разговора.

Слава Богу, им всегда было о чем говорить… И снова отрок Иван возносился в фантазиях о будущности все выше и выше, постигая всю необъятность мечтаний и мыслей о возможностях воплощения юношеских надежд… Еще бы, как бы мозг государев не был занят текущими мыслями о попранных правах, дерзко нарушаемых боярами, мечты и надежды о будущем так или иначе касались средств борьбы – как дать окончательное освящение правам царским, возвысить их до совершенной недосягаемости грызущихся за власть боярских партий…