– Где же, государь?..

– В Священном писании, Федор… Потому и Библию наизусть знаю – от корки до корки… Владыка Макарий, сам назубок ее знающий, строго проверил меня… Говорил, много знавал он балаболов, якобы затвердивших Библию… Так вот, я не из тех балаболов…. Известно, что слабы и тщеславны людишки – приписывают присваивают себе то, чем не владеют, на что прав не имеют… Тебе первым, друг мой Федор, я признался, почему наизусть выучил Священное Писание – чтобы в сердце моем проросли доказательства правоты моей царской власти против беззакония бездарных слуг-опекунов… Так-то, мой друг, даже владыка Макарий не знает о том… Его знание наизусть Библии даст силы святые помочь своему Отечеству утвердить меня на царском престоле… Только когда это будет?.. Я больше о врагах своих думаю – как их переиграть и на место поставить…

Федор со смущенной улыбкой, стыдливым румянцем на щеках с восхищением выдохнул:

– Государь, признаюсь честно, от всего сердца, никак и никогда до наших задушевных бесед не думал, что ты так умен и образован…

Иван тоже неожиданно залился густым стыдливым румянцем и залепетал странные слова признательности и благодарности:

– Ну, что ты, что ты, друг мой верный… Это я тебя должен благодарить больше… Никто меня так не слушал и не побуждал к рождению мыслей поразительных… Я сам в полете мыслей, как на крылах, возвысился… Да не я один в нашем разговоре летал… Мы с тобой оба парили в заоблачных высях…

Пока государевы уста что-то лепетали – восторженное признание в дружбе и любви, или нечто подобное – только что родившиеся мысли Ивана делали новые пируэты. «Как сладко зарождение дружбы двух родственных душ… Сегодня вдруг я сам осознал свое новое рождение – в товариществе, в понимании… Созвучие душ так редкостно, почти невероятно… И вот это созвучие произошло… Даже в том наше созвучие, что Федору нельзя было мне не сказать свои восторженные похвалы моему уму и таланту, а мне нельзя было их не принять, ибо неприятие похвал было бы так же фальшиво, как и замалчивание их… Созвучие дружеских душ удивительно и волнительно… Как прекрасно, что мы с Федором находим отчаянное удовольствие именно в чистейшем и ясном звучании различных тонких душевных струн, которые мы затрагиваем в наших доверительных беседах… И мы готовы говорить и говорить вечно, будто никогда не наговоримся… Будто оторвут нас друг от друга – и не сумеем мы выговориться в дружеском святом порыве, когда души нараспашку и струны обнажены для счастливого чудесного созвучия… Боже, мне кажется, что нам недостает времени, возможно, даже слов любви, чтобы выразить друг другу все искрометные мысли и чувства, которые вырываются наружу из глубины наших обнаженных душ… Созвучие струн душевных, душ мятежных и нежных вдохновляет на подвиги, ибо чувство дружбы всесильно…»

Установление теплых дружественных отношений между Федором Воронцовым и государем Иваном не могло не остаться незамеченным при дворе. Шуйские сведали, что расположение юного опекаемого ими государя завладел думский советник Федор Семенович Воронцов, брат опального опекуна-боярина Михаила Семеновича, что могло как-то ущемить права их партии и лично князя Андрея Михайловича Шуйского. Иван обратил внимание, что при посторонних под неприязненными взглядами Андрея Шуйского, Федор Воронцов даже нарочито не обращает на государя никакого внимания. Но сразу после убытия князя Андрея, как только случалось остаться без лишних глаз и ушей сторонников партии Шуйских, Федор приглашал Ивана в уютный уголок дворцовых палат – и они, позабыв про все на свете и не замечая, как стремительно летит время, бросались в свои раскованные беседы и рассуждения.