Потом опьянение от деревенских и городских охот страшно и стремительно проходило… Что оставалось?.. Состояние исключительности – в самый разгар насилий и оргий Иван никогда не забывал о своем исключительном положении, даже тогда, когда в эти насилия и оргии вовлекались его дядья Глинские и другие опытные бояре, угодливо и заискивающе славящие эти жуткие плотские забавы – пусть веселится и развратничает юный государь! На то и молодость дана, чтобы в ней перебеситься, а потом прощения у Господа просить и каяться-каяться, вплоть до гробовой доски – даже перед смертью постригаться и облачаться в монашескую мантию, чтобы грехи молодости и всей жизни искупать…

Страшился гнева Господнего юный государь, да ничего не мог с собой, со своими охотничьими страстями поделать – уж больно легко грехи его детского рукоблудия и плотского насилия невинных девиц переплелись, благодаря опеке карлов и угодников Глинских, под радостные вопли: «Всем страстям надо в жизни научиться, все радости плоти испытать, чтобы быть искушенным и могущественным», переплелись с грехами содомии…

А еще Иван с лихими собутыльниками другим потехам предавался – пашню пахал вешнюю и с детьми боярскими сеял гречиху, на ходулях скоморохом «в личинах» ходил и в саван наряжался… Наиболее богохульным было ходить на ходулях в масках скоморохов – в личинах – и заниматься непристойными игрищами с саваном и покойником. Непристойная игра в глухих деревнях в похороны «покойника», обряженного в саван, заключалась в том, что мнимого покойника, в роли которого часто выступал артистичный по природе государь, обряжали в саван, укладывали в гроб и ставили посреди деревенской избы. Причем заупокойную молитву заменяла самая отборная площадная брань, к тому же всех собранных на отпевание деревенских девок насильно заставляли целовать покойника «в уста», рот которого был тоже забит тем, что способствует половому возбуждению. И, разумеется, все отпевание «возбудившегося» покойника» заканчивалось дикой разнузданной оргией…

Открыл для себя греховную тайну «пробуждения покойника» юный государь, поскольку в этих похотливых игрищах он сам всегда набивался на роль покойника и обряжался с соответствующими скабрезными песнопениями в саван. Так вот это пробуждение как бы вырывание из ледяных лап смерти, переход через воскрешение, через новый удавшийся шанс возвращения к радостям и греховной земной жизни сопровождался безумным возбуждением и вожделением. И пробуждение тоже через страшный возбуждающий скабрез частушек, от которых покойники либо от стыда краснеют, либо просыпаются, ради греха соитий тел, к греху поближе, а не от греха подальше. Когда у проснувшегося, вернувшегося к жизни покойника неутолимое чудовищное наслаждение от порчи одной девственной юницы не исчезало, а только разгоралось с новой страшной испепеляющей силой: и тогда уже не хватало для полного удовлетворения похоти ни двух, ни трех, ни полдюжины, а то и дюжины девок. А когда юниц-девок не хватало, могли сгодиться в этом чудовищном вожделении и наслаждении «разбуженного покойника-государя» и парубки, подвернувшиеся под руку, подумаешь всего-то разница – одна раскупориваемая дырка юнца вместо двух раскупоренных у юницы…

Ведь знал государь юный, что по канонам христианским запрещено даже входить в церковь половым распутникам и насильникам, прелюбодеям, тем, кто занимается рукоблудием и кто совокупляется с особами своего же пола или безвинными животными… Нельзя было церковь и хулящим все и вся скоморохам ходульным и бранчливым в «в личинах», и играющим «в покойника» ради оргий и содомского греха. Такие грешники никогда не достигнут царства Божия – что толку в знании наизусть Библии?.. Да на что-то надеялся, пытаясь совместить несовместимое: грех и святость, как паломничества в святые обители и разнузданную, пьянящую охоту на зверей, девок и парубков…