Сделав несколько лёгких шагов, она приблизилась к всё ещё молчащему, не понимающему как себя вести, Ивану.

– Позволь принять твою одежду, государь! – проговорила она и тяжёлая царская шуба соскользнула в её изящные ручки. – Сделай милость, садись со мной на ковёр и не побрезгуй тем, что припасла моя служанка.

Иван опустился на ковёр, подогнув под себя одну ногу. Напротив, изящно сложившись, разместилась Сююмбике.

– Из южных земель Франции мне привозят удивительное белое вино, государь. Оно немного шипит и пенится, как будто разговаривает. Всего три бочонка, только для самых ценных гостей! – Сююмбике налила в высокие серебряные стаканы вино и южный аромат разлился вокруг.

– Мы почитаем вина Греции, царица. – ответил Иван, всё же принимая из рук наполненный сосуд.

– Это потому, что на Москве ещё не умеют ценить тонкие вкусы Европы. Вам ещё чужда нега, вы молодые дерзкие воины.

– Царица Сююмбике, ты хотела видеть меня, врага своего, который с мечом и огнём пришёл в твои земли. Мне это странно! – сказал Иван, и сделал два больших глотка.

– Я мать царя и вдова царя. И земли мои родные на юге за Итилью, широкие степи до уральских гор и поселения, богатые китайским шёлком. Хотя Казань мне стала родной, ведь я здесь с 12 лет.

– И всё же? Ты не ответила.

– Мне предсказано, что ты покоритель. Твой портретик привёз нам в Мангытский юрт посол отца твоего, Данилка. Ты там маленький совсем. Мне нагадали, что ты мой покоритель! – сказала Сююмбике и весело засмеялась.

– Ты морочишь меня, Сююмбике? Я не пойму тебя! – нахмурился Иван, чтобы скрыть неловкость.

– Я Сююк, зови меня так. Важное имя побережём для церемоний.

– Что ещё нагадали тебе твои колдуны? Будущее предсказали? Казань упадёт или устоит?

– Само ничего не упадёт, даже грушеньку потрясти надо, чтобы грушки самые сладкие упали. Судьба ханства решена столетия назад, а кто достоин будет, тому Казань и отдастся. Ты будешь настырным – тебе достанется, кто-то другой – значит другому! – игриво улыбалась Сююмбике. Иван и понимал, и не решался до конца понять восточную красавицу. Тут Сююмбике встала и подошла к висящему на одной из стен юрты гобелену.

– Посмотри, какая работа. По заказу покойного Сафы во Фландрии сделали. Тут всё про основание Казани. Подойди, государь! Иван встал на ноги и почувствовал приятную облачность, окутавшую голову после выпитого стакана.

– Занятная шпалера! – сказал царь. – Про эту историю я ведаю. Сказано и писано, и про котёл-казан, который утопили, и про змея Зиланта. Не видал я только, чтобы магометане людские изображения на стены вешали.

– Ты много видел магометан вблизи, государь? Ты знаешь их изнутри? Говорят, что и в тебе есть кровь Чингиса, это правда?

– Будет тебе, Сююк…

– Присмотрись вот к этой собачке, Иван. Видишь, собачка убитая лежит, а хан рядом плачет…, – Сююмбике показала снова на гобелен но не успела договорить.

– Я достаточно присмотрелся, Сююк, – сказал Иван шёпотом и взял красавицу за обе руки. Она посмотрела Ивану в глаза и прижалась всем телом. Он провёл по лопаткам, по тонкой шее, выдернул из причёски заколки и прямо в руки ему упали длинные черные волосы.

– Я никогда не держал в руках ничего подобно нежного! – шепнул Иван, уткнувшись в волосы и вдыхая незнакомый запах благовоний. – Какие у тебя волосы… – прошептал Иван.

– Какие? – сказала она нежно и негромко.

– Необыкновенные и… тяжёлые… – тут его руки осторожно, но настойчиво повернули её голову и две стоящие фигуры слились в одну, в жаркий, изучающий, требовательный поцелуй. Боясь нарушить чувство биения сердца красавицы, Иван осторожно повлёк её к ложу. Она совсем не сопротивлялась, но и не способствовала, когда Иван разоблачал её, осторожно снимая мягкие разрисованные сапожки, штанишки, обнажал соски и припадал к ним губами. Царём же владели совершенно незнакомые чувства и совсем незнакомые запахи. Чужие, но манящие, притягательные запахи, сводящие с ума.