– Царь Небесный, да раскрой слух Свой для моих вот этих слов, в добавление к словам моего брата Петра: для счастья правнуков наших и чтобы Ты не рассеял их, как козлов бодливых, мы, три старика, не только начальствовать должны в Зеленом Раю, но быть как бы царями…

Он пристально посмотрел на лицо Петра и увидел, что не ошибся: яркая кровь прильнула к лицу его, обнаруживая проснувшееся в нем чувство власти, но, стыдясь этого чувства, он опустил голову. Что же до другого брата, то с ним сразу произошла удивительная перемена: он вздрогнул, и его красивое, с посеребрившейся длинной бородой лицо сделалось светлым, точно в отражении блеснувшей молнии: это сверкнули его черные, большие глаза, в то время как его дугообразные черные брови вздернулись кверху в выражении приятного удивления.

«Ого, – прошло в это время в голове Парамона, – ты, я вижу, совсем царь, только вот голов люди не хотят сшибать: ты и топором рубнуть по шее не задумался бы».

Думая так, Парамон пристально смотрел на Василия, так что последний в чувстве смущения переступил с ноги на ногу и, сделав резкое движение всем телом, проговорил:

– Какие мы цари?.. Уж куда там… да и народу-то всего две сотни… горсточка такая, что если назовемся управителями-то, и то ладно. Не в этом-то дело, как называться будем, а в том единственно, что, дальновидно прозревая разлад великий и всякое горе в нашем Зеленом Раю, даешь хороший совет, мой милый Парамон. Согласен с тобой совершенно. Журавли вот пролетают под небом, и то вожак впереди, в пчелином раю – царица-пчелка, у всякого народа тем более – начальники и власти, и только мы в Зеленом Раю живем, словно лошади степные. По зрелому рассуждению вот вам мое последнее слово: будем как бы начальники в нашей деревне и приказы станем рассылать, а чтобы в повиновении находились наши сыновья, племянники и иные семьи, придумаем особенные средства для этого…

Парамон тонко улыбнулся и, скрывая радость свою, обратился к старшему брату:

– Ты молчишь, милый брат…

– Собственно, потому, что хорошо жили…

– По совести будешь властвовать, и на душе будет светло, сундуки наполнятся серебром и золотом. Теперь работают люди над землей кое-как, и то она так и прыскает всякими дарами, словно молоко с женской груди, а как поставишь их в упряжку, чтобы работали для правнуков, отдавая в общую казну всякий излишек, то и золото потечет к нам, и будем мы такие богатеи, как цари. Вот этим самым, любезный братец мой, ты и будешь командовать, как бы начальником работ и хранителем общей казны.

– Да ладно уж… – ответил Петр, как бы нехотя и отмахиваясь рукой, но Парамон прекрасно видел, что он притворяется, так как все лицо его сделалось красным от радости, грудь вздымалась от волнения и голос сделался густым и басистым, точно чужим.

«Клюнули приманку оба братца и теперь на крючке у меня, – прошло в голове Парамона. – Так всякого человека можно поймать: один деньги любит, другой радуется, что дураков нашел, над которыми можно власть проявить, а третий не любит ни того, ни другого, а красных девушек, вот ты их и лови – орла – сырым мясом, ворона – падалью, а развратник сам побежит за голой бабенкой, хотя в ад…»

Оба старших брата стояли, молча поглядывая друг на друга, пока младший предавался своим мыслям.

Наконец Петр сказал:

– Что ж, быть хранителем общей казны – покойное занятие, и легко на совести при этом. Я согласен… – А ты, милый Васенька?..

– Да кем же быть?.. Не царем же, в самом деле… – проговорил он притворно-ленивым голосом, но из глаз его сверкнуло что-то, и, чтобы скрыть лицо, он опустил голову, жадно ожидая в то же время ответа Парамона.