- Боже, - всхлипываю, ощущая, что мои силы на исходе. Быть крутой хорошо, однако слишком больно. Кажется, словно сейчас все тело от головы отвалится, не ощущаю поясницу, собственных пальцев, принимаясь медленно сползать по канату, грозясь свалится вниз на маты. Будет явно больно.

- Держись, - произносит строгий голос. – Гроза, ты или тряпка?

- Тряпка, - пискляво выдавливаю, зажмуривая глаза. Главное вниз не смотреть, не будет соблазна посмотреть на себя с переломанными костями в виде лепешки, если упадешь чуть дальше матов, наложенных друг на друга.

- Кто говорил, что целый противень осилить может с пирожками? – возмутился Макс, подтягиваясь выше, сам видимо едва удерживаясь на весу. – Будь бой-бабой! Давай Грознова, я люблю тебя не за нытье. Ты мне такой даже не нравишься.

- Ой да будто я тебе вообще когда-то нравилась, - фыркаю громко, не обращая внимание на десятки камер смартфонов, направленных в нашу сторону.

- Нравилась. Пять лет тебя люблю, как свалилась с лестницы на меня, едва тушей своей не задавив. С тех пор дня не мыслю, чтоб жизнь без Наденьки Грозновой прожить, - заливает соловьем Макс. А лицо какое серьезное сделал, будто сам верит в то, что сейчас несет. Кстати случай этот я помню, тогда гналась за одним отличником, посмевшим меня сравнить с бочкой и налетела на Еремина. Вроде с того у нас идет конфликт, видать нечто важное ему отдавила, как бы не сосуды, по которым кровь в мозги закачивается, иначе чем его глупость объяснить?

- Ааа, ну если дело так обстоит, то конечно, - невольно хрюкаю от смеха, вцепляясь сильнее в канат, не давая сползти вниз еще на несколько сантиметров. Зря все же леггинсы надела спортивные, по-моему, часть объективов сейчас не тот ракурс снимают, о чем красноречивые ухмылки на лицах парней говорят.

- Что «конечно»? – поинтересовался любитель капусты, прекратив судорожно цепляться за веревку.

- Верю, говорю, словам твоим ванильным, - закатываю глаза, с сарказмом отвечая. – На надпись «сарказм» над моей головой внимания не обращай, она просто всегда у меня загорается, как только уши начинает от лапши оттягивать.

- Грознова, – вздыхает Макс обреченно, - я уже не знаю какими словами все выразить, чтоб до тебя дошло.

- Дубиной ей по темечку! – орет Ладужкин, а толпа чаек рядом поддакивает, выкрикивая:

- Да, да!

- Так ее!

- Макс, будь мужиком, хватит за бабой бегать!

- Да вся школа уже ржет!

- Да заткнитесь вы, - огрызается Макс, покачиваясь на веревке. Семен Аркадьевич внизу сморкается в собственный ворот олимпийки, поглядывая в нашу сторону растроганным взглядом. В душе что-то там зашевелилось, стоит видимо, проверится на ишемическую болезнь. Мало ли чего там колет, чешется и тянет.

- Ах, эта прекрасная юношеская любовь, - вздыхает мужчина, махая нам рукой. – Спускайтесь, ваше время вышло.

Отлично, еще бы знать, как. У меня тело не двигается, походу умру на этом канате на пару с Максом, в отчаянии смотрящего на меня своими лучистыми серыми глазами из-под пушистых ресниц. Никогда не понимала. Зачем парням такие дары. Волосы, ресницы, порой кожа лучше, чем у большинства девчонок. Задумчиво губу прикусываю, заметив завороженный взор Еремина и вскидываю брови.

- Чего тебе, болезный? Тоже никак не спустишься?

И снова этот вздох, да что с ним такое происходит?

- Знаешь, Надь, - тянет задумчиво так, медленно сползая вниз, стараюсь поспеть, ощущая, как веревка невольно обжигает руки, однако продолжаю двигаться, наблюдая за Максом. Где-то на середине пути замираем, поскольку он произносит:

- Вот скажи, каким образом надо признаться в любви девушке, чтобы до нее с первого раза дошло, если она меня в упор не замечает?