Так и сейчас, в зимнее ненастье, в болезнь, которая выдирает из меня все корни, я не хочу приближаться к девушке. Трескаются неведомые крупинки в голове. Искусство уходит в небытие, его как будто бы не было в моей жизни. Кашель перебивался с желчью, меня уже ничего не могло спасти. В какой – то людской момент я обрел злость на самого себя. Почему я такой беспомощный? Там где то на стадионе мои давние знакомые добиваются побед на соревнованиях. Они на вершине, а я на мыслительном дне. Темень.

Своими отросшими волосами я прилег на диван. По серебристому телевизору из прошлой эпохи шли светские новости, говорили о « духовности Мунка», его прочих проблемах и о цели искусства. Мне лично она была непонятна, поэтому я выключил телевизор. В воздухе же метался запах « юбилейного» печенья. Зима окончательно вступила в свои кондиции. Следующие дни я не буду нагнетать роковое служение тишине, поэтому пролистнем и забудем.

2 часть. « ОНА»

12 декабря. Солнце ненадолго вынырнуло из облачного конверта. Оно предвещало мне что – то очень важное, я в это верил! И вот она листопадная классика поэтов – звонок в дверь. Стучалась однозначная нервная персона. Это были целые музыкальные ритмы, моя дверь рушилась. Еще мгновение и передо мной стоит девушка с карими глазами. Ее хрупкие ноги, белокурые волосы внушали мне недоверие, она меня злила, тревожила. И вот она вершина момента – она поднимает глаза наверх – то есть мне в очи и я не в силах что – либо ответить. Дама делает шаг вперед и пытается меня ударить. Из – за своей болезни я даже не смог удержать от такого поступка. После нескольких постукиваний по моему телу я все – таки поинтересовался:

– Вы кто?

В это мгновение она зацепилась правой рукой за мой свитер.

Я повторил: «вы кто?»

Девушка, как неведомая странница и притворная злюка ответила: «Подожди, подлец, вонючий червь, искалечил меня всей злостью».

Я был в искреннем страхе, она казалась красивой, но необыкновенно импульсивной.

Ее движения со временем стали более плавными. Я сразу понял, что она ненавистно связана с искусством, ведь взгляд был злым, но ветреным, а значит романтичным. Молчание.

«Пусти меня. Я тебе не доставлю проблем бытия. Просто мне некуда девать мои фотокарточки и картинки, они должны хранится под алым блеском, а в моей квартире поселилось тепло, я ненавижу тепло, оно меня будоражит. Я вроде беру камеру, играю с диким светом, улыбаюсь, а сзади меня страшила. Она такая кривая, от нее пахнет рыбой, я часто задыхалась от темноты. Но затем это проходило, и я выходила в парк покушать сладкой ваты, и к тому же там был цветочный праздник».

– Ты что – то еще хочешь сказать? Имя свое скажи.

– Аня.

– Ну что ж, в таком случае давай попьем чаю. Где ты меня увидела?

– В метро. Ты слишком жалостливо смотрел в какую – то книгу.

– Это был мой собственный сценарий. (Пауза). Знаешь, у меня сейчас есть предположение, что ты обязательно взорвешь мое сознание.

– Я тебя не понимаю.

– Ты точно моя муза. Сейчас я очень хочу тебя потрогать, ощутить мягкость твоей души, посмотреть твои богемные творения. Ты однозначно меня вдохновляешь.

– Твои медовые печенья тоже сильно меня вдохновляют. Мне интересно, что ты за человек, какое в тебе двуличие.

– Двуличие? Я – писатель, во мне лишь картинки мандариновых закатов и голод.

– Этого достаточно, чтобы быть любимым.

– К черту эту черновую философию о характере человека. Анечка, пошлите станцуем вальс. Он холодный, струнный, отдаленный. Все как ты предпочитаешь.

– Откуда ты знаешь такую информацию?

– Я это чувствую. У тебя романтичное веяние души. Но взгляни на меня – я уже ушел от юношеского романтизма. Действительно я очень хочу причинить искусство зрителям нашего театра, чтобы каждый культурный провинциал немного сохранил в себе человечину, но увы я ошибся.