Герцог не был бы самим собой, если бы прошел мимо открывшихся обстоятельств. Мысль скомпрометировать эстонца на наркотиках он отмел сразу: в таком случае он ставил бы под удар и свою возлюбленную. Кроме того, не было никакой гарантии, что вслед за бригадиром прииск не покинет и сама Прунскайте. А этого Герцог допустить не мог.

Взвесив все «за» и «против», он пришел к выводу, что Калниньша, который являлся преградой к душе и телу красавицы-эстонки, надо устранить физически. К тому же, кроме будущей любовницы – а то, что она ею рано или поздно станет – Герцог не сомневался – он видел в ней и вероятную сообщницу в операциях доставки золота на материк: кражи морфия говорили о том, что совращать ее с пути истинного не придется – за него это уже сделали другие.

А Юлию, ох, как нужны были подручные: золото прибывало, и двух рейсов в год для его доставки в Питер было уже недостаточно.

Через неделю труп Калниньша нашли подвешенным за гениталии в мужской душевой. С исполнителями казни Герцог расплатился, устроив им пару свиданий с нимфетками из ленинградского мюзик-холла.

Теперь ниша, принадлежавшая эстонцу, была свободна, однако занимать ее Юлий не спешил.

По его расчетам, медсестра должна была сначала утомиться одиночеством. А о том, чтобы Ирма до конца контракта осталась изолированной от мужчин и даже от женщин, должны были позаботиться щедро оплаченные Герцогом его опричники.

Через два месяца «цитадель» пала.

Юлий стал безраздельным властелином не только пышущей страстью юной плоти, но и помыслов Ирмы Прунскайте. Со временем она станет незаменимым помощником в реализации мошеннических проектов Герцога.

Ирма настаивала на официальном оформлении брака. Юлий не возражал, прикидывая, который из имеющихся паспортов отдать на «клеймение» в загс.

Вскоре Герцог с Ирмой отбыли в Ленинград, чтобы претворить сказку о Золушке и Принце в реальность.

Не были забыты и полотняные пояса с золотым песком и самородками: кроме матримониальных им предстояли и более рутинные заботы…

В один из ненастных январских вечеров Юлий Герцог, отправив свою жену Ирму на её половину дома, остался в компании своего верного телохранителя Махмуда, чтобы за чаем, пахлавой и урюком потолковать о житье-бытье да и, если удастся, сыграть партию-другую в нарды.

Они только что вернулись из Северной Пальмиры, куда отвезли очередную партию самородков и золотого песка, а заодно отпраздновали Новый год в обществе друзей Юлия.

На лицах обоих – абсолютное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, переходящие в летаргическую умиротворённость.

Первым заговорил Махмуд:

– Юлий Львович, это, конечно, хорошо, что вы сумели поставить под свой контроль и обложить огромным денежным оброком администраторов столичной эстрады и выступления залётных гастролёрш из разных мюзик-холлов страны, приезжающих к нам на золотые прииски Магаданской области, но…

Махмуд выдержал паузу, делая вид, что раздумывает, в какие ячейки разместить кости нардов.

Герцог, зная манеру начальника личной охраны никогда и никому не навязывать своего мнения, а высказывать его ненароком, как бы между прочим, насторожился:

«Неужели я чего-то не учёл? Неужели кто-то из залётных актёров остался неохваченным мздой, оказался вне поля моего зрения? Быть того не может! Судя по всему, Махмуд что-то задумал, но деликатничает, подчёркивает своё передо мной подчиненное положение… Н-да, Восток – дело тонкое!»

– Махмудик, дорогой мой! У вас на Кавказе говорят: «если ты зашёл в реку по пояс – то полезай уж весь». Ты, мне кажется, уже по шею стоишь в воде, а всё никак не решишься, поделиться своими мыслями или нет… Или ты боишься обидеть меня, потому что идея, которую ты вынашиваешь, первой пришла в голову не мне, а тебе, а? Тогда напрашивается другой вопрос: а что же мы за друзья такие, если будем ревновать друг друга к появившимся идеям?! Ну какой нам смысл блуждать вокруг да около, будто мы только что познакомились? Есть идеи – выкладывай, обсудим. Дивиденды делить будем поровну…