– Не вернул?

– Вернул… с процентами вернул и благодарностью. Вложился хорошо. Приобрёл суконную фабрику Моровских, а ещё их же канатный завод, печатный дом и прочей всякой ерунды, которую за треть цены отдавали… аккурат после того, как с Моровскими несчастье приключилось. Слыхал?

– Нет.

– Прорыв произошёл. Прямо в поместье. И такой от, серьёзный, с которым не сумели справиться. Сам Моровский погиб, а с ним и двое старших сыновей. И дочь. От всего рода только и остались, что вдова да малолетний наследничек. И тот, поговаривают, не в себе… тут и долги всплыли, и обязательства. Вот вдове и пришлось имущество распродавать срочным порядком.

Сургат замолчал, позволяя самим додумать.

Хотя что тут думать?

Явно кто-то выбивает малые рода, подгребая под них всё имущество. Но… если так… выходит, полынью можно открыть? Не найти, но открыть? Там, где тебе нужно?

– А твоему… другу с этого какая польза?

– Бельский не сам по себе состояние приобрёл и возвысился. За ним иные люди стоят. И эти люди… не друзья моему другу.

Пес поднял ногу и принялся вылизываться.

– От же ж… тварь божья… и всё-то ему ни по чём, – произнёс Сургат едва ли не с завистью. – Ишь, лижется… ещё мой друг полагает, что истребление малых родов не несёт пользы для Империи, скорее уж наоборот ослабляет власть государя и силу государства. И сколь бы это ни звучало… нелепо, но для него это важно. Так что… возьми. И ещё мой друг просил передать, что в Вильно ныне неспокойно. Отправляйтесь до Менска, а там уже сам решишь. И да, билеты, уж извини, третьего класса. На иные ты рожею не вышел.

Сказал и ушёл.

А в этот миг короб взял да и осыпался пеплом, как и всё-то, что в нём было.

В ту ночь мы ночевали в каком-то старом, полуразрушенном доме, что скрывался в буйной прибрежной зелени. В доме воняло сыростью и тленом. На чердаке шуршали крысы. Особо наглые и высовывались безо всякой боязни. Они пробегали по балкам, останавливались, и в полумраке казалось, что крысиные глаза светятся красным.

Метелька, который выбрался из приюта сам, благо, он мало кого интересовал, забившись в угол шёпотом рассказывал истории про крыс, которые взяли и сожрали целого человека.

Или даже не одного.

В общем, та ночь прошла весело. Зато едва ли проклюнулся рассвет, появился Еремей с одеждой, бритвой и документами.

– На Менск поедем, – сказал он, когда я пытался затянуть ремень. За прошедшие дни Савка изрядно похудел, и потому на ремне не хватило дырок. Впрочем, гвоздь и камень проблему решили.

– Веришь Сургату?

– Нет. Но и да. Про Моровских слухи доходили. И если всё так… можем и не успеть.

– А позвонить? Предупредить?

– Я с Евдокией поговорил. Она звонить пыталась. И письма слала. С письмами ладно, могли и не дойти… звонки тоже.

– Как?

– Обыкновенно. Если готовят такое дело, то своего человечка на почте заведут, а тот уж всю корреспонденцию поглядит, кроме разве что курьерской или коронной. И уберёт ненужное. С телефоном так же. Заплати телефонистке, и лишние звонки, скажем, дальние или с определенного направления, не дойдут. Перекинет их не на нужную линию, а на какую другую, где свой человек сидит. Или ещё как. А если что, можно будет на обрыв линии списать. Или вон… почта тоже всякое-разное теряет. Нет, отсюда пробиваться смысла нету. Ехать придётся. И на месте решать.

Через Менск.

– А если следить кого отрядит? – подал голос Метелька, которому новая одежда глянулась. – Сургат?

– Всенепременно отрядит… не сам, так его дружок озаботиться… в общем, не забивайте голову. Нам двигаться надо.

И двинулись.

До города Еремей на машине довёз, а её уже бросил близ вокзала, прихвативши лишь замызганный рюкзак с нехитрым своим добром. Ну и нас с Метелькою.