– Да говори уже, – бросил Левис, усмехаясь. Щелкнула зажигалка.

– Стервятница, убивая, поедает. – Послышался смех, к которому присоединились еще два голоса.

– Понятно теперь, почему ты так торопишься вовремя работу сдать!

Роман почувствовал нарастающую тошноту. Агнетта Олсен получила должность директора пять лет назад и всегда оставалась одной из немногих, к кому Роман питал неподдельные уважение и почтение. Она была верна своим принципам и работе, которую, несмотря на неприятные моменты, связанные чаще всего с кадрами, искренне любила. Не было ничего удивительного в том, что большинство учителей считало ее кровожадной карьеристкой с немедленной аллергической реакцией на простые человеческие чувства. Отдавая ей должное, тогда и гораздо позже, возвращаясь мыслями к тем встречам и беседам, что их связывали, Роман с благодарностью вспоминал высокую женщину с темными волосами до плеч и ясными глазами. Когда вокруг него не было ни одного существа, превозносящего разум должным образом, а окружали те, кто любыми способами заглушал его задатки и проявления неумолимым напором посредственности, лжи, апатии и глупости, Агнетта Олсен в тишине своего кабинета учила его мыслить. Учила тому, что теперь окрепло, вознеслось и стало его добродетелями, его лучшими чертами. Именно она помогла ему осознать и принять его постоянную потребность в поисках, в здравой опоре на собственные суждения. Она была единственным человеком, знакомым ему, который руководствовался не иррациональными чувствами, но логикой и взвешенными решениями, не мнением окружающих, но своим собственным, не стереотипами, но суждениями, основанными на фактах. Роман не был гением, не изобретал чудесных инструментов или формул. Был самым обычным. Но в том смысле, который давно извратила массовая посредственность и алогичность. Он хотел мыслить, жаждал приходить к решению цепочкой закономерных проб и ошибок, хотел изучать, понимать и знать. И эта первозданная, чистая жажда знания, которая была, как он понял гораздо позже, самой жаждой жизни, сделала его изгоем.

Такой была и Агнетта. А облегчение, счастье и безмерная благодарность Романа от осознания родства их взглядов – безграничными. Позднее, после ее увольнения и исчезновения, он ни с кем не чувствовал подобной связи, и, ускользнув на дно, этот якорь оставил лишь ржавое, незаполненное пятно, потому что не было столь же прочного и подходящего верпа, который можно было бы достойно поместить на пустое место.

– Уже выбрали учеников для программы обмена?

– Нет еще, – проворчал Раск. Разговор об учениках заставил Романа отвлечься от невеселых мыслей. – У них появится хороший шанс, так что я даже не знаю.

– Я вот думаю послать Йоханссон. А больше некого.

– Но она же вроде и так успевает?

– Конечно. Я всегда отправлял самого способного, – голосом знатока заявил Макгилл.

– Даже не знаю. Я бы еще подумал на твоем месте, старина.

– Не нравится Йоханссон?

– Нет. Мерзкая девчонка. Вечно мнит о себе бог знает что.

– На то они и отличники, чтобы задаваться.

– Ну-ну…

– Я пошлю Ларсона, – заявил Левис.

Раск хмыкнул, Макгилл промолчал, а Роман за стеной резко выпрямился, не веря услышанному.

– Этого болвана? Постой, это ведь тот, у которого папаша сидит? Или есть еще какой-то Ларсон?..

– Да, тот, – коротко ответил Левис, снова щелкая зажигалкой.

– А я считаю, правильно. Пусть едет Ларсон, – поддакнул Раск, обнажая свои собственные убеждения, созвучные с убеждениями Левиса.

– Ну не знаю, парни. Как-то это все…

– По-твоему, эта твоя Йоханссон лучше? Такие выскочки, как она, только и умеют, что унижать нашу профессию. Вечно мнят себя королевами!