Еще, будто назло, становилось прохладно, а у меня из одежды – только старые штаны и старая рубаха. С обувью вообще засада. Ее просто нет.

К счастью, на улице была то ли поздняя весна, то ли раннее лето. Точнее определить не берусь, в этом прекрасном городе, построенном в не менее «прекрасном» месте, сложно изображать из себя синоптика.

К счастью – потому что где-нибудь в середине января бегать босиком по брусчатке было бы, наверное, крайне увлекательно, но скорее всего недолго. Умер бы от обморожения в первые несколько часов.

До кучи, снова начало ныть и болеть тело. Видимо, приступ адреналина прошел и все побои, доставшиеся мне от Прошки, мгновенно дали о себе знать.

Украденная булка была давно съедена. Легче от нее опять же не стало. Наоборот. В голову лезли воспоминания про родной дом и холодильник, в котором остались буженина, запеченная в духовке курица, овощи и приличный кусок торта.

А еще – вискарь. Вот его было особенно жаль. Сейчас бы пару стаканчиков опрокинуть… Хотя, в свете произошедшего, думаю, парой стаканчиков дело не исправить. Тут и бутылки не хватит.

Но самое поганое – я был один. Совершенно один в чужом времени, в чужом теле, без денег, без знакомых, без малейшего представления, что делать дальше.

План с церковью тоже не казался больше адекватным. Наверное, повлияло шоковое состояние, когда я решил, будто храм мне чем-нибудь поможет. Да и потом, как я его теперь найду?

В момент бегства из булочной нёсся так, что за мной гепард хрен угнался бы. В итоге, умчался в неизвестном направлении и не имел ни малейшего понятия, где вообще нахожусь.

Положа руку на сердце, что я там скажу, в церкви? Ну вот если рассуждать здраво. Что?

Здравствуйте, я кажется, сын пономаря, но это не точно. Или брат. Или сват. Или пономарь совершенно не причем, сам не знаю, на кой черт он мне нужен. А еще я из будущего и ничего не помню о жизни воришки, в теле которого оказался? Бред…

Естественно, пока бродил по незнакомым улицам и дворам, стараясь лишний раз никому не попадаться на глаза, неизбежно наступил вечер. Холодный, сырой питерский вечер начала двадцатого века. Особенно во всем этом убивала вторая часть предложения. Я никак не мог выкинуть ее из головы. Имею в виду, про двадцатый век.

Улицы постепенно пустели, лишь редкие фонари тускло освещали булыжную мостовую. Так как ни одного более-менее разумного варианта относительно дальнейших действий в моей голове не имелось, я решил, нужно где-то спрятаться, переждать до утра.

Не зря народная мудрость гласит, что утро вечера мудренее. Народ не дурак, он фигни не скажет.

Другой вопрос, денег на самую дешевую ночлежку у меня нет, знакомых и подавно. Да еще где-то неподалеку кружат Прошка и Никанор Митрофанович со своими весьма сомнительными целями.

Чем больше я думал о купце и его приказчике, тем крепче становилась моя вера в то, что Ванька, настоящий имею в виду, не просто стащил товар из лавки. За такое не убивают. Максимум – морду начистили бы хорошенько да отправили восвояси. Тут же – нет.

Взгляд Никанора Митрофановича, которым он смотрел на меня, а потом на Прошку, однозначно говорил о том, что Ваньку отпускать никто не собирался. А значит, велика вероятность, эти двое вполне могут озадачиться моим поиском. То есть, пока я не решу, куда идти и что делать, лучше особо не светиться.

Соответственно, выход один – ночевать на улице.

Забившись в темную, вонючую подворотню между двумя домами, я съежился на холодных камнях, подтянув колени к груди. Заодно пытался выстроить план дальнейших действий, мало-мальски подходящий ситуации.