– О, – Джафар поднял ладони, – прости еще раз. Уповаю на твое терпение. После цугундера эмпатия несколько… заедает. Я осознаю, что часть моей натуры превратилась в паскудного уголовника, и он противен не только тебе. Но нары так быстро не забываются.

– Да ладно тебе, – тихо сказал Эйзен. – Это пройдет.

– Несомненно. Ведь ты теперь будешь меня воспитывать.

Любопытно, подумал Эйзен. Ребёнок закончился. Начался подросток. Сколько ему? Двадцать семь? Судя по скорости восстановления, жизнь бьет его не в первый раз, но возможно, в первый раз с таким пристрастием.

…Прихватив Эстерхази, они вернулись к себе глубоким вечером, и Джафар устал так, что с трудом поднялся к себе в комнату и сразу заснул, придвинув к постели включённый на полную мощность обогреватель.

– Одержимый придурок, – ругался на него Эйзен, переключая обогреватель на более щадящий режим. – Он мне дом сожжет.

– Похоже, мой товарищ тебе зашёл, – тихо заржал Эстерхази.

– Да, я от него в полном восторге, – кивнул Эйзен осторожно выходя и затворяя дверь. – Не было, что называется, печали…

– Ты только при нем такое не говори, – попросил Саша. – Он обижается.

– Это я тоже заметил, – вздохнул Эйзен.

*

Ещё через пару недель Джафар уже шатался по комнатам, соображая, чем себя занять. Так он начал чинить все, что поломалось с момента постройки дома. Четыре выключателя, два водяных насоса, свет в лаборатории, вытяжку там же, дверь шкафа, гриль в плите, ограду клумбы и дистанционное управление воротами. На нижнем ярусе он расчистил себе место для тренировок и пропадал там по два часа в день.

Самым пугающим из его свойств было умение подкрадываться незаметно, и Эйзен часто вздрагивал, когда работал в гостиной за ноутбуком, а Джафар оказывался у него за спиной.

В один из дней он стоял примерно так же, ничем не обнаруживая своего присутствия, пока вдруг не произнёс:

– Подожди… Не закрывай.

– Что? – вздрогнул Эйзен и уже в который раз укорил себя за нежелание работать в кабинете. Туда, по крайней мере, Джафар вежливо не проникал.

– Новости посмотреть хочу, – объяснил Джафар.

– А. Э… Тут пишут, что Карин Файоль, известная французская меценатка, умерла от запущенной пневмонии…

– Странно.

Эйзен обернулся.

– Почему?

– Она никогда ничего не запускала.

– Вы были знакомы?

Джафар сел на край соседнего стула, не отрывая взгляд от экрана. Его левый глаз теперь выглядел вполне здоровым, если не считать чуть осветлённой с краю радужки.

– Наша часть стояла в Найроби, – начал вспоминать он. – Карина там возглавляла гуманитарную миссию. Спасала детей. Своих у нее не было, муж давно умер… Найроби – дерьмовое место. Все наши либо сидели на местной наркоте либо развлекались неуставным образом. Я уходил от них тренироваться туда, куда никто не совался… как раз возле этой гуманитарной миссии. Карина месяц ходила мимо, потом вдруг спросила, играю ли я в шахматы. Я тогда молодой был, дерзкий… Мне хоть шахматы, хоть карты, как ни назови, лишь бы в приличном обществе. Французского, правда, почти не знал, а на английском она сначала не очень понимала, что это не я ей одолжение делаю, а она мне. Потому что Африка – не страна, а проклятие. Просыпаешься утром, а мысли через одну – непристойные. Но с местными общаться – верная гибель… Так вот, Карина мне и пересказала эти легенды, про людей, через тоннели как у вас попадавших в странные места. Когда человек хочет выйти с другой стороны горы, а пещера выводит его к морю. Карина собирала странности. Как ты сказал? Вложенное пространство? Эти идеи ее очаровывали. Она говорила, что видела много такого… аномального… Но вдруг пневмония? Нет…