– Кто ты? Наверное, чокнутая соседка бабушки?

– Баааабушки… – наполнились ее глаза гневом. – Костяяя?

– Что? Нет…

– Сброд старухи Нагаи… Кожа тонкая, полупрозрачная – пена молока. От тепла плавится. Глаза просвечиваются, ясных оттенков: серых, голубых, зеленых. Волосы, колосья овса, ржи, пшеницы. Высокие, стройные, словно тополя, ясени и березы. Взгляд волчий, орлиный, ястребиный. Мало овечьей крови вкусили?

– Ты что несешь? Полыни переела?

– Я ждала одного из Нагаи и одного темноволосого. Где они? Рома и Тимур. Должны были явиться к тоннелю, а не выползти из него.

– Ты вообще кто? – окинул взором стены обвешанные высушенными травами. – Знахарка, ведунья? Сумасшедшая?

– Для тебя – кто угодно. Хочешь, и божеством считай. За считанные часы, которые тебе выделено прожить, я разрешу все, Роман. Ты ведь Роман Исаакович Нагаи? А где твой раненный приятель с пробитой головой. Ты же направился с ним в госпиталь.

– Да, я Рома, а кто ты?

– Мне нужно всего лишь сердце, живое, твое. «Оно должно сокращаться в ладони», – прошептала она абсолютно спокойно, вытянув ладонь наружной стороной.

В горле пересохло.

– Развяжи. А ну быстро развяжи… – пытался выкрутить из оков ладони. А прутья будто впились в кожу глубже.

– Заговоренные путы, чем больше сопротивление, тем туже они… – направилась она к выходу, потягивая руки вверх.

– Эй, эй! Вернись. Мне нужно умыться.

– Тебя омоют перед изъятием сердца, Роман. Вот только Тимура до полуночи дождусь.

– Так ты знала, что приду я?

– Я звала тебя. Я ждала тебя доооооолго.

– Откуда такая уверенность, что я пришел бы?

– Бабка долго прятала тебя. Соскочил с защиты? Оберег потерял или травки не пьешь? Мало тебя прогревали в печи в детстве.

Недоумевал… Не верил, что это реальность.

– Сирень, сорванная с кладбища, что это значит? Это из-за сирени? Отпусти меня!

Она хитро взглянула. Будто читала меня, как книгу.

– Сирееееень. Нехорошо это…. Для вас, – расхохоталась она.

– Ты ведьма? Ведьма… – затылок онемел. Лицо ее словно переменилось, помрачнели глаза. – Сколько людей ты загубила.

Гордо вытянув осанку, опустив голову и приподняв суровые глаза исподлобья, она направилась в мою сторону. В руке у нее что-то было.

– Перевернись на спину.

– Зззачем?

– Я сказала, перевернись, – прикрикнула она.

– Нет. Силой мыслей заставь. Докажи.

Она стиснула зубы и поднесла ладонь к моим вискам, не касаясь миллиметра закатила глаза. Сердце словно скрутилось в грудной клетке…

– Ааааааааааааааааааах, – прикрикнул я от боли, голос мой сорвался. Она отдернула руку…

– Перевернись на спину…

– Время ведь… – не успел прошептать я, и острой бритвой проявился разрез на щеке, прищурился… Она удивленно взглянула.

– Ты знаешь, что это?

– О чем ты? – выдыхая прошептал.

– Как давно это происходит? Порезы.

– А что?

– Это проклятье.

– Миссионеров?

– Знать не могу. Все бы ничего, да вот шрамами твое лицо покроется. Если не поймешь причины их появления. А те, что уже есть, не заживут, никогда. Но уродцем не успеешь стать.

– А сердце проклятого разве подходит для ритуала.

– Прокляли не сердце, а то, чего ты лишился или чего коснулся.

– Ума, когда решил полезть сюда.

– Перевернись на спину… Хуже будет, – пригрозила она.

Я с трудом перевернулся, она схватила нож со странной рукоятью. Одним движением руки распорола майку у сердца, так незаметно. Стянула косынку с волос и накрыла грудь в этой области. Не касаясь, ладонью провела над тканью. По всему телу стало щекотно. Душа словно не подчинялась мне.

– Спи… – прошептала она.

Силуэт отдалился, скрип двери, уличный свет проник в помещение и резко тьма.

Открыл глаза от постукивания, которое, как я понял исходило от ударов чего-то в окошко и крышу. Шевеление ветвей деревьев и шум ветра отчетливо доносились с улицы. Лежал в том же месте. На том же месте со связанными запястьями и щиколотками, кончики пальцев уже онемели. Одно радовало под головой была свернутая ткань, от которой несло травами. Благо не в собственной рвоте.