– Что случилось с Филиппом?! – грозно повысил тон Годен.

– Последние дни мы стали встречаться реже. Он приревновал меня, и начал угрожать, что всё расскажет тебе и прессе. Он был в ярости, также как и ты. Я была испугана и мне пришлось обороняться от него…Так он и был убит. Клянусь, папа, это была оборона! Он…

– Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь, нет?! Ты, дрянь, неблагодарная мерзкая дрянь! Что я должен теперь делать?! Похоронить карьеру политика, свои связи и положение в обществе из-за твоих грешков?!

– Но ты сказал говорить правду! – Мари-Роз кричала, продолжая рыдать на полу.

– Но это не та правда, которую я надеялся услышать Мари-Роз! Господи, я уже и сам не знаю, что горожу…

– Эта правда тебе совершенно неудобна, как и вся остальная, которую ты годами тщательно скрываешь! Святоша, ты осмеливаешься называть нас дрянью, а сам с ног до головы в грязи!

– Дрянь только ты, Мари-Роз. Анжелик совершенно другая, и если я увижу, что твоё пагубное влияние сказывается на ней отрицательным образом, я клянусь, что найду воспитательный метод, который покажется тебе более чем жёстким.

– Конечно, Анжелик твоя любимица, ты только ней одной и живёшь. Знаешь, мне всё равно, всё равно что ты сделаешь со мной, но я скажу. Ты идеализируешь её также, как и она тебя, да, она смотрит на тебя, своего любимого папочку, как на Бога, на нечто чистое и неприкасаемое. Но ты не боишься, когда она узнает эту неудобную правду о всех деяниях её так горячо любимого отца, что это разрушит её мир, обессилит и убьёт её, так, что она уже никогда не сможет оправиться?

Орельен сжал кулаки.

– Раз ты уже в курсе всех дел, слушай меня крайне внимательно: Анжелик не должна узнать правду, ни о моих делах, ни о твоих выходках. Никогда. Ты всё поняла? Даже после моего ухода. Я пропишу это в условии к наследованию в закрытом завещании и дам чёткие инструкции мэтру Лорье. Но если это случится, тебя вышвырнут как собаку, и ты закончишь свои дни под забором в нищете и позоре. А по поводу твоих авантюр, у меня есть выход, чтобы удержать эту историю до поры до времени в секрете. Даже если вдруг об этом где-нибудь станет известно, я знаю, как обезопасить нашу фамилию. Сейчас же иди в свою комнату и собирай вещи – мы должны положить конец этой истории без промедлений.

– Без трёх минут двенадцать, где его черти носят?! Учти Леон, если он не явится, я спущу с тебя шкуру прямо в моём кабинете, это я уж тебе гарантирую!

– Шеф, Конте, конечно, последний мерзавец, но он никогда не нарушает данного слова. Придёт, придёт! Вот-вот явится, ровно в полдень. Если только с ним действительно что-то не произошло, и он и впрямь не у…

– Хватит с меня этих сказок, Леон! В следующий раз, когда он и вправду умрёт, я не поверю до тех пор, пока собственноручно не вскрою его нутро.

Начальник Бруссо не находил себе места и блуждал по кабинету, запрокинув руки назад, как тигр, которого только что бросили в клетку. Его заместитель Жозеф пока ещё мог сохранять самообладание и успокаивал расшатанные нервишки сидя за своим столом и коротал время чисткой пистолета. Но время неумолимо истекало, а вместе с ним и терпение. Начальник соединился с регистратором на первом этаже:

– Ле Брюн, Конте не являлся? Нет? Как только увидишь его на проходной, сразу звони мне, понял?

Только после того, как стрелки часов перевалили за половину двенадцатого, на пороге предстал он – Конте.

Бруссо чуть не захлебнулся собственной слюной от злости:

– Не прошло и ста лет, явился, подлец! Тебе было сказано: быть здесь не позже двенадцати!