Для неё Эдита всегда была как дитя, которое она так и не смогла родить. С любовью всей своей жизни она мечтала о ребенке. Они мечтали о неугомонной, умной и храброй девочке. Эдита была такой.

Было болезненно-тоскливо услышать с её уст слова, что она относится к ней, как к матери.

– Хорошо. Я верю тебе.

Маргарита отвернулась и медленно побрела к своему сундуку. Открыла его, запустила руку в множество тканей. Искала что-то долго и муторно, задумчиво хмурясь. Уверенно прощупывала пальцами предметы, что лежали на самом дне сундука.

Торжественно вытянула сверток черной, потертой ткани.

Держала его на ладонях и её руки слегка дрожали. Будто она опасалась этого свертка.

Быстро, как-то поспешно, подошла к кровати и положила сверток. Вытерла вспотевшие ладони об подол своего строго платья. На её лбу были крупные капли пота, а шея в испарине. Грудная клетка поднималась в глубоких вдохах.

Эдита молчаливо наблюдала за всем действием. Понимала, что то, что происходит настораживает и вызывает опасения. Но её доверие к мисс Фрэмптон было слишком большим, чтобы уйти, хлопнув дверью.

Женщина подтащила табурет к кровати. Поставила его напротив.

А после подошла ко своему столу, открыла ящичек. В нем что-то позвякивало и перекатывалось. Нитки и иголки лежали с одной стороны, книга и перо с чернильницей в другой. На дне ящика небольшое пятно пролившихся чернил.

Женщина взяла в руки ещё один сверток. Бережно его держала, нервно комкая его ткань в пальцах.

Поспешно села на кровать, напротив табурета, который поставила и кивнула на него, давая Эдите указание.

Девушка боязливо подошла к табурету. Тот скрипнул под ней. Был таким старым и разваливающимся, что казалось, может превратиться в труху в любой момент.

Табурет был близко к кровати, колени Маргариты и Эдиты практически прикасались. Но женщина этого даже не замечала, взволнованная чем-то своим. Она казалась обезумевшей, её руки немного подрагивали.

Но Эдита почему-то не боялась. Она доверительно смотрела на женщину, как пес смотрит на своего хозяина.

Будто уловив в лице гувернантки сомнение, Эдита едва слышно шепнула: «я люблю вас». И лишь тогда женщина откинула все свои тревоги. Она распахнула свертки на своих коленях.

В одном были церковные, длинные, желтые свечи. В другом крупный осколок зеркала. Он был больше ладони. Несколько склянок с какой-то жидкостью. Небольшие, гладкие камешки. Такие бывают на берегу моря, волны их облизывают, сглаживают острые края.

На камнях было что-то выцарапано. Несколько деревяшек, щепок дерева. Тоже с непонятными рисунками и символами.

От чего-то это вызвало опасение и внутренний трепет.

Маргарита выдохнула и с этим её тело покинула нервозность. Зажгла свечу. Огонек трепыхался, мягко светился. Казался совсем крошечным, будто ему не хватало жизненных сил. Крупная капля расплавленного воска сорвалась с верхушки и быстро потекла по свече. Застыла на сухом и костлявом указательном пальцы Маргариты.

– Погляди сюда, – Маргарита повернула к девушке осколок зеркала.

Рядом с ним она подставила свечу. Девушка нахмурила тонкие, четкие брови, вглядываясь в свое отражение. Из-за света свечи она едва узнавала собственное лицо. На нем играли тени, оно казалось каким-то зловещим, мертвецки бедным.

Сердце испуганно затрепетало. Она видела какую-то тень, черную и крупную за своей спиной. Она стояла в углу комнаты и Эдите казалось, что может ощущать у себя меж лопаток любопытный, насмешливый взгляд.

Вниз по спине побежала дрожь, но она не осмелилась обернуться и посмотреть в темный угол или же сказать Маргарите. Не осмеливалась предпринять хоть что-нибудь.