Доктор Уиллис вышел из смотровой в противоположном конце коридора. Я натянула маску и направилась к нему.

– Келли, ты можешь подобрать миссис… как ее фамилия?

– Мейсон.

– Как?

– Мейсон.

– Я что-то не… – Он сделал движение сперва к своему уху, а затем – к моей маске. Даже в самые удачные дни он почти ничего не слышит, тем более если собеседник в маске. Пришлось стянуть ее вниз, на шею.

– Миссис Мейсон.

– Да, миссис Мейсон. Можешь подобрать компрессионные носки для лодыжек?

– Конечно, – буркнула я.

Несмотря на глухоту, он понял, что у меня за настроение.

– Извини, Келли, я бы и сам этим занялся, но артрит у меня тоже что-то разыгрался.

– Я все сделаю, доктор, – сказала я и похлопала его по плечу, давая понять, что на самом деле не слишком злюсь. Он ведь старается как может, изо всех сил.

Когда я вернулась в смотровую, пациентка уже разулась. Я выудила из выдвижного ящика пару компрессионных носков и, усевшись в кресло на колесиках, подкатила к миссис Больные Лодыжки, а потом похлопала себя по коленям:

– Не могли бы вы положить сюда ногу?

Она попыталась, но горы сдавленной плоти не позволили поднять ногу выше шести дюймов над полом. Я откатила кресло, опустилась на одно колено и стала натягивать ей носок. Пациентка покряхтывала, явно испытывая неудобства, но я хорошо справляюсь с такими процедурами. Оба носка были надеты в рекордно короткое время.

– На всякий случай я дам вам запасную пару: скорее всего, она понадобится. Вы должны носить их по крайней мере…

– Доктор мне объяснил, – перебила она. – И что ноги нужно держать повыше.

– Совершенно верно.

Я встала, вернулась к выдвинутому ящику, достала еще одну пару носков и повернулась к пациентке.

– Вы попали в автомобильную катастрофу? – вдруг спросила она.

И коснулась своей верхней губы. Можно подумать, я и без того не понимаю, о чем речь. Можно подумать, я не живу с этим каждый божий день с момента появления на свет.

Но все-таки пациентке удалось слегка меня ошеломить, поэтому я не сразу ответила. И прокляла себя за то, что не вернула на место маску.

Когда живешь с уродством, забыть о нем невозможно. Напоминания каждый раз смотрят из зеркала в ванной, оживают, когда прикасаешься к своему лицу, неизменно читаются во взглядах незнакомцев, которые разглядывают тебя, стараясь делать это незаметно.

Уродство видят все, но крайне редко о нем заговаривают. Вообще-то люди – существа отстойные, но тут надо отдать им должное: им не хочется выглядеть грубыми.

– Нет, – ответила я. – Это врожденная черепно-лицевая патология. Сложный случай заячьей губы и волчьей пасти. Шрам остался после одной из операций.

– Не болит, милая? – спросила миссис Мейсон.

Больше всего, черт его дери, меня взбесило, что это прозвучало искренне. Она действительно надеялась, что я не испытываю физических страданий.

– Нет, – заверила я, – совсем не болит.

– Вот и хорошо, – сказала она со слабой улыбкой. Я тоже улыбнулась в ответ. А потом устыдилась, что раньше мысленно гнобила ее. Уж кому-кому, но не мне критиковать чужую внешность.

Я вручила пациентке еще одни носки и сказала, что она может идти, когда обуется. Я бы даже, наверное, помогла ей с туфлями, но тут начал звонить телефон. Пришлось выскочить из смотровой и мчаться по коридору к стойке администратора.

– Горбольница Локсбурга, – сказала я в трубку.

Это был водитель скорой. Он звонил предупредить, что везет пострадавшего при пожаре на Мишо-роуд и парень в тяжелом состоянии.

– Один из наших пожарных? – спросила я. Следующей дежурить Поле, и не дай бог жертвой огня окажется ее муж Нейтан.

– Нет, – ответил водитель, – просто какой-то гражданский.