– Тогда, может, отправить Настю с тетей Раей на море? А я бы остался и помогал тебе, – не унимался Марк.

Лана бросила на него косой взгляд. Нет, он хороший и любит ее и детей, но иногда убить мужа хочется безмерно. Вот просто руки чешутся. Мне бы хоть пару недель, я бы массаж поделала, выспалась… глядишь, и перестала бы вздрагивать при виде собственного отражения в зеркале.

– Но тебе тоже надо отдохнуть… – сказала Лана уверенно. – А тетя Рая так успокаивающе на меня действует, что я не могу ее отпустить. Да и не надо в ее возрасте на море ездить. Давление опять подскочит…

– И все же мне не хочется оставлять тебя одну.

Марк потянулся было поцеловать жену, но та вдруг вскочила и (не успела начать считать!) выпалила:

– А я хочу остаться одна! Понимаешь? Нет, ты ничего не понимаешь!

Марк удивленно таращил глаза, глядя на захлопнувшуюся перед его носом дверь в спальню. Потом вышел в коридор и заглянул в комнату Насти.

В первый момент у него возникло желание зажмуриться: четырнадцатилетняя Настя занималась в художественной школе и мечтала стать настоящей художницей. В данный момент у нее наступил период увлечения импрессионизмом. Все стены увешаны были репродукциями Моне и Мане, Ренуара и Ван Гога вперемежку с работами самой Насти. Подсолнухи рядом с маковым полем, полный солнечных бликов сад в Живерни и горожане на пикнике. А на противоположной стене – руанские соборы и портрет Настиной школы. До того момента, как Анастасия изобразила свое учебное заведение в стиле Клода Моне, оно казалось Марку весьма заурядным. Проект типовой, стены выкрашены немаркой блекло-желтой красочкой и украшены белыми псевдоколоннами. Но в исполнении юной художницы школьное здание приобрело явно инфернальные черты: колонны портика и оконные рамы казались натянутыми веревками, обвивавшими здание в тщетной попытке сдержать нечто, рвущееся изнутри, двери уже выгнулись наружу и грозили вот-вот треснуть, газон дыбился, а небо окружало школу недобрым светом, придавая картине мрачность и вызывая (у Марка по крайней мере) стойкое ощущение неприязни ко всему, с этим местом связанному.

Поморгав, Марк нашел глазами девочку. Та пристроилась на широком подоконнике и что-то деловито писала в тетрадке, не обращая внимания на внешние раздражители, потому что ушки ее были спрятаны под наушниками. Голова периодически подергивалась в такт музыке. Ноги отбивали ритм, и Марк предпочел не думать, каким почерком будет написана та домашняя работа. Убедившись, что их с Ланой разговоры не потревожили девочку, он вернулся в комнату.

Тетушка деловито вязала что-то из светло-салатовой шерсти, очки она сдвинула на самый кончик носа и, шевеля губами, считала петли. Но как только мужчина двинулся в спальню, тетя Рая, не повышая голоса, сказала:

– Не ходи туда.

– Но я хотел ее успокоить…

– Она гораздо быстрее успокоится, если ты оставишь ее в покое.

– Да? Ну хорошо.

Марк сел на диван, взял было в руки медицинский журнал, где вчера заложил интересную статью, но как-то в голову ничего научного не лезло.

– Наверное, у нее послеродовая депрессия, – изрек он глубокомысленно. – Ничего удивительного, выносить двойню дело непростое, а потом у бедняжки буквально минутки не было свободной за все полгода. Я, конечно, старался помогать, но все равно она устает, и мне ее так жалко… Что подтверждает мою мысль о том, что именно Лана больше нас всех нуждается в отпуске, а мне никак нельзя уезжать.

От окна донесся негромкий звук – тетушка презрительно фыркнула.

– Или я не прав? – Журнал полетел в угол, жалобно взметнув страницы. Мысли Марка приняли новое направление. – Может, я ее чем-нибудь обидел?