Густой дым возлетает к небесам! А на переднем плане возле обгорелого кустарника, чуть в стороне от главной улицы, стоит девушка-гречанка. Она темноволосая, волосы растрёпаны, лицо испачкано сажей. Светлые одежды местами порваны и испачканы тоже. Но видно, что девушка красива. Она протягивает руки куда-то вверх, наверное, молясь так о спасении. Глаза расширены, полны мучения, и взгляд её, возведённый к небу, выражает обречённость. Но во всём её молодом теле, обтянутом испорченной в бедствии одеждой, обнажается стойкость, жест исполнен мужества. И она вселяет в того, кто смотрит на неё, энергию, сопротивление, стремление бороться до самого конца и не сдаваться беде.

Оба учёных застыли в глубокомысленном молчании, которое прервал Графф:

– Стёпа, я потрясён! Как ты сделал аппарат? Тебе помогали? Кто с тобой остался в тот год?

– Ты удивишься, но мне приснилось. Подобно тому, как великому Менделееву приснилась его таблица, мне приснился мой аппарат, его полная конструкция. А я, Графинчик, раздобыл-таки в Институте Солнца, у этих жадин, ультрафиолетовые капсулы ФЛ-4. И попробовал применить. Формула сработала. А плёнку химики сделали. Каштанова знаешь? Ну, как тебе его не знать! Вот он, милый мой, вывел загуститель. Он гений! Я на прошлой неделе смотался в Дивноморск. Там более двух тысяч лет назад стоял греческий город Пентикопос – один из ведущих морских портов Боспорского царства. Взял аппарат, да и попробовал. Вот и получилось. Длины плёнки хватает всего-то на десять кадров. Так что времени терять нельзя! Эх, Графинчик, ты прозяб со своими теориями напрочь, – с укоризной вздохнул Ельников, – сидишь, дятел, за столом в кабинете и ни шиша не разумеешь, что надо действовать! Привык учебнички стряпать. А у тебя ведь ум не для учебничков! В грязи-то кто будет копаться? А? Еду, еду в Дивноморск! Музейные тётки в Пентикопосе умрут от зрелища, которое я им предоставлю! –  Ельников достал из широкого кармана огромный носовой платок и вытер им лоб и шею сзади. – Разволновался, ух, как разволновался! Ну, чего ты, жердь, потупился?! Скоро кино увидим, всем кино – кино! Ты уж прости мне грубую лексику. Я любя, честное слово.

– Да нет, Стёпа, это ты меня прости, что я бросил тебя тогда, не поверил. Ты не держи зла, – сказал грустно Графф. – Удачи тебе! От всего сердца желаю. Ты в этом деле один – король. Если издание понадобится, то я к твоим услугам. Признаюсь, я горд тем, что я твой современник, дружище!

– А ты чего это мне звонил? – неожиданно вспомнил Ельников. – Никто, кроме тебя, о чудо-снимке ни сном, ни духом не ведает, я ведь его только сегодня проявил.

– Интуиция, друг, – Графф улыбнулся и пожал плечами, – не знаю, что-то стукнуло в сердце, я взял и позвонил. Может, с тобой что стряслось, а я не в курсе, потом век себе не прощу. Давай пять!

Графф скрылся за порогом лаборатории. Степан Фомич чего-то там себе было подумал, но не стал расслабляться, а тут же кинулся собирать кой-какие научные вещички. Он намеревался отправиться на Черноморское побережье любым видом транспорта, и чем скорее, тем лучше.

Приём у психотерапевта

Сегодня последним пациентом психотерапевта Шумеловой Юлии Борисовны являлась молодая женщина, впервые записавшаяся на приём. И слава Богу, что она – последняя. О, эти женщины! Ранимые, слезливые натуры! Как они порой невыносимы! Юлия Борисовна чересчур устала: воистину выходит на практике, что пока разбираешься с больным, сам в него рискуешь превратиться. Юлия Борисовна – человек, преданный своему «психическому» делу, но и у довольных собственным делом людей иногда наступает предел, когда опасно переборщить, когда вовремя надо уступить слабости и отдохнуть. Пора в отпуск!