– В котором часу это было?

– Часы в комнате сестрицы пробили два раза, но пока одевался, выходил…

– То есть в начале третьего вышли и куда направились?

– Недалеко. За углом встал, папироску скрутил.

– Где именно стояли?

– За третье парадное завернул.

Бездельный выглянул в окно.

– Оттуда хорошо видно.

Сичкин кивнул.

– Неплохо. Даже ночью. На улице фонарь, так от него свет аккурат в наш двор падает.

– Вы все время парадное Найденовых видели?

– Нет, конечно. Курил. О жизни своей пропащей думал…

– Тех, кто зашел в парадное, рассмотрели? – спросил нетерпеливый Макар.

– Не тех, а того. Он один был. Но я не видел, как он зашел. Выглянул из-за угла, когда негромкий вскрик услышал.

Макар подошел к нему.

– И что сделали?

– Ничего, ваша честь, – глянул на него Сичкин. – Никак сообразить не мог, откуда звук. А через минуту вышел человек в шинели. Я за угол и к стене прижался.

– Чего испугались?

– Сам не знаю. Сердце замерло, и все.

– Он вас не заметил?

– Нет. Прошел не оглядываясь.

– Шел или бежал?

– Не бежал, точно. Но шел быстро. Словно…

– Что?

– Сердит был очень.

– Так вы его разглядели?

– Со спины.

– А почему решили, что он сердится?

– Не ведаю. По походке, наверное.

– Опишите этого человека.

– Среднего роста. А может, высокий. Не понял со страху. Шинель расстегнута.

Высокий в расстегнутой шинели? Так, так.

– Что еще запомнили?

– Ничего. Или… Папироску он выкинул, когда шел.

– А волосы? Или он в шапке был?

– Нет, без нее. Волосы вроде темные. Хотя не поручусь. В темноте все кошки серы. Больше ничего не знаю, ваша честь. Честное слово!

– А что потом делать стали? Милицию ведь не вы вызвали?

– Не я, – покаянно вздохнул Сичкин. – За углом долго стоял, а потом к себе прошмыгнул. Кто милицию вызвал, не знаю.

Анна глянула на Макара.

– Соседка сверху дверь открытую увидела, – пояснил тот, продолжая записывать показания. – Уже в восемь утра. Я ее допросил. Ничего путного. Причитания одни. На завтра в отдел вызвал.

Анна посмотрела на понурого Сичкина.

– Как вы думаете, за что могли убить Найденова?

Тот прижал вконец измятую кепчонку к груди.

– Верите ли, сам всю ночь думал. За что убивать простого человека? Жил Фома бедно, ко всяким темным делам отношения не имел.

– Откуда знаете?

– Да чего тут знать-то? Мы же все на виду. Столярничал Найденов всю жизнь! Выпивал так вообще не сильно! Вот и весь сказ! Хоть у кого спросите!

– Спросим обязательно! – с легкой угрозой в голосе пообещал Бездельный.

– Вы в какой квартире живете, Парфен Андреевич?

– А вам зачем?

– Показания ваши мы записали. Распишитесь. Однако вы можете потребоваться.

– Для чего, ваша честь? – испугался Сичкин. – Сестрица, ежели узнает, что я замешан в преступлении…

– А вы разве замешаны?

– Ни в коем случае!

– Тогда бояться нечего. А сестрице вашей мы скажем, что таких сознательных граждан нынче редко встретишь.

– Да что ей с того! – махнул рукой Парфен Андреич.

– А мы добавим: если будет своего героического братца притеснять, мы ей… штраф выпишем. Огромный!

Сичкин взглянул недоверчиво и вдруг улыбнулся беззубым – не сестрица ли выбила? – ртом.

– Спасибо, ваша честь. Понимаю, что просто так говорите, но все равно.

И добавил:

– Ежели чего вспомню, так мне куда обращаться?

– В уголовный розыск. Спросите Чебневу.

– Все понял, ваша честь.

Хорошо ему. Он все понял, а вот ей пока ничего не понятно.

Ювелир, обходчик, столяр. Крюков канал, Стрельня, Большая Посадская.

Три дня – три убийства. Пять трупов.

Что общего?

Ничего.

Но почему-то она совершенно уверена, что убил всех один человек.

– Я закончил, – выглянул из комнаты Грибанов. – Время смерти – около двух ночи. Проникающее ранение в сердце. Клинок или нож узкий. Все остальное дня через три.