Шатолин закончил читать и уставился на документ невидящим взглядом. Вдруг бумага у него на глазах стала шевелиться, углы загнулись, и она быстро сложилась в неравнобедренный треугольник, похожий на наконечник стрелы. Треугольник стал быстро уменьшаться до размеров спичечной головки и блеснул металлом. Шатолин в нерешительности протянул к нему руку и уже почти дотронулся до него, но треугольник быстро взмыл над столом, сделал петлю и с разгона вонзился в разрез на указательном пальце. Палец пронзило острой болью, и из ранки на стол упали несколько капель крови. Шатолин почувствовал, как стрелка прошла по пальцу вынырнула под кожей на запястье и остановилась на внутренней стороне предплечья. В этом месте началось жжение, запахло паленой плотью, и на поверхности кожи проступила клеймом надпись на арамейском. В это время папка тисненой кожи задымилась, стала морщиниться, и по ее краям заиграли красные лепестки пламени с синей сердцевиной, кожа зашипела и вспыхнула целиком, а потом исчезла без следа, тут же превратившись в дым.

Неизвестно сколько времени просидел Шатолин, глядя сумасшедшими глазами на взявшееся свежей коркой клеймо, но тут пришла вездесущая Светочка – крутобедрый ангел пятого вагона, и вывела своего нечаянного кавалера из глубокого ступора.

– Володенька, Новореченск проехали, остался всего час. Может, хочешь еще чего-нибудь? – Она посмотрела на Шатолина подобострастно, готовая тут же кинуться выполнять любое его пожелание.

«Эк растащило бабу!», подумал он, оглядывая ладную фигуру Светы и ее кукольное свежее личико, такое же открытое и призывное, как цветок ромашки, «Чем это я так ее зацепил? Жаль не помню, а то в будущем пригодилось бы». Однако мысли его быстро свернули от Светы к исчезнувшему контракту, сгоревшей папке и клейму на предплечье. На душе стало тоскливо и одиноко.

– Плохо мне, Светик. Посиди со мной минутку. – Сказал он, сажая ее рядом и обнимая за плечи. – Не осточертела тебе эта собачья работа?

Света покорно села рядом, прижавшись к Шатолину всем телом, и стала гладить его по растрепавшимся волосам.

– Так я последний курс доучиваюсь в железнодорожном институте на заочном. Уже договорилась о месте в управлении дороги. А проводником работаю, потому что давали квартиру в служебном доме. Десять лет проживу, и квартира моя. С родителями жить было просто невозможно. А теперь я человек! Независимая женщина.

– Ты молодец. Целеустремленная.

– А иначе как же! Я не хочу всю жизнь маяться от безденежья и зависеть от мужа. Вот увидишь, лет через пять буду начальницей отдела. Меня и берут с таким прицелом.

– А муж кто?

– Конь в пальто! Не завела пока. Рано об этом думать.

Она достала фирменную визитку поезда, на которой с обратной стороны были аккуратным округлым почерком отличницы выведены цифры телефонного номера, ее имя и фамилия, и положила перед ним на стол.

– Вот. Позвони как-нибудь, если не побрезгуешь.

– Да чего ж мне брезговать, чай, не графья! Возьми и ты мою карточку. – Он порылся в портмоне и достал одну из своих визиток для клиентов. – Звони, когда захочешь. Жены у меня нет, живу я один. Хотя нет, есть еще кот Беляш, но он не ревнивый.

Привокзальная площадь встретила Шатолина шумной суетой, мокрым снегом и прогорклым запахом выхлопных газов множества автобусов, маршруток и легковушек. На автобусной остановке стояла огромная толпа, и он с отвращением отвернулся, ища глазами стоянку такси. Тут перед ним, как чертик из табакерки, выскочил из толчеи разбитной бомбила в кожаной куртке.

– До Большого проспекта по Скобелевской, дам двести, больше не проси. – Опередил его Шатолин, не дав и рта раскрыть.