Третье направление демократизации состояло в возможности подготовки и проведения альтернативных выборов. Но поскольку КПСС оставалась единственной партией вплоть до середины 1990 г., то альтернативность возникала за счет создания различных движений. Так, первые объединения избирателей 1989–1990 гг., получившие право выдвижения своих кандидатов в противовес кандидатам «блока коммунистов и беспартийных», появились на базе дискуссионных клубов в поддержку перестройки в крупнейших городах страны. Как и предполагали классики социальной психологии (Г. Лебон, К. Юнг, С. Московичи[68]), в условиях господства мифов и иллюзий можно было усмотреть и элементы организации и толпы. Организации формировались в движения, а затем – в партии. Толпа приводила к кровавым столкновениям в Тбилиси, Вильнюсе, Баку. В первом случае превалировали правовые подходы, разрешенные властью действия, во втором – господствовал правовой нигилизм, искаженные представления о демократии как о вседозволенности[69].

Рассматривая опыт Ленинграда – Санкт-Петербурга, можно первыми по времени появления считать правозащитные движения, потом движения в защиту памятников культуры, а в республиках – движения в защиту национальной культуры (как правило, титульного этноса). Эти движения при заметных различиях в целях были едины в одном – они отражали радикальные настроения населения в отношении норм и традиций советского времени. Самым парадоксальным образом установка на уравнительность обрела консервативный оттенок. Напротив, либеральные иллюзии (например, конкурс вместо номенклатуры) в сочетании с демократическими ожиданиями стали укрепляться в массовом сознании как элементы правовых установок[70].

Поскольку распад Советского Союза произошел по существовавшим границам республик, то обычно говорится о национальных движениях (т. е. вслед за защитой национальной культуры наступает черед движений, связанных с национальным самосознанием и особенностями истории вхождения этих народов в состав Российской империи или Советского Союза), ставших центробежными силами распада. Пожалуй, следует уточнить, что главным фактором распада был национально-территориальный принцип формирования федерации, который отстоял в 1922 г. В. И. Ленин, возможно, посчитавший, что первоначальный лозунг культурно-национальной автономии, характерный для интернационализма марксистов (и в случае его реализации оставлявший Россию унитарным государством), был неприемлем в условиях, когда целый ряд народов уже испробовал самоопределение. Национального федеративного устройства не выдержал не только Советский Союз, но и Югославия, и даже благополучная Чехословакия.

Не меньшее значение в процессе разделения республик имел сепаратизм, причем идеи сепаратизма охватили не только титульный этнос каждой республики. Назревавший экономический кризис, усиливавшийся принятыми в период перестройки частично недостаточно продуманными, а в целом несвоевременными законами об индивидуальной трудовой деятельности, о кооперативах, о социалистическом предприятии, предельно расширившем их возможности самостоятельно искать партнеров и реализовывать продукцию, привел к превалированию бартерных отношений сначала между теми предприятиями, которые производили товары широкого потребления и продовольственные товары, затем к автаркии целых регионов. Всеобщий дефицит привел к необходимости введения рационирования по все возраставшему количеству видов продовольствия, моющих средств, ширпотреба. Поэтому в ряде республик, традиционно считавшихся благополучными в сфере сельскохозяйственного производства, стремление отделиться от «голодной» России охватило и русскоязычную часть населения (это показали референдумы, проводившиеся уже после августовского «путча» ГКЧП в 1991 г.).