Весенним (1999 года) голосованием по импичменту Дума признала тогдашнего президента Ельцина виновным в государственном преступлении, связанном с началом и дальнейшим ведением первой чеченской войны. Шум, поднятый вокруг того, что импичмент якобы провалился, не должен отвлекать внимания от того факта, что за него – по чеченскому вопросу – проголосовало более половины списочного состава депутатов, хотя барьер в две трети голосов и не был преодолен. Разумеется, это была политическая демонстрация, и не более того, но демонстрация впечатляющая. Я бы только уточнил: подлинное преступление Ельцина заключается не в том, что он развязал первую чеченскую войну, а в том, что ее развязал именно он – политик, который просто не мог не знать, что все, за что он берется, оборачивается для страны катастрофой. В этом смысле Ельцин совершил в связи с Чечней не одно преступление, а целых три: начал первую войну, закончил ее (закончил позорной капитуляцией – ничем другим он и не мог ее закончить) и затем начал новую войну. Правда, если уж говорить начистоту, то одним длительным преступлением было и все пребывание Ельцина у власти – от Декларации о суверенитете России, ускорившей распад Союза, до антиконституционного ухода в отставку с одновременным назначением «наследника».

У первой чеченской войны было множество причин. Главной сегодня считается борьба за Ельцина между тогдашней «русской партией» и «реформаторами», которые – во главе с Чубайсом и при активном содействии СМИ (прежде всего НТВ) – нанесли Коржакову, Грачеву, Барсукову и Сосковцу поражение, спровоцировав вместе с тем и военное поражение в Чечне. Но важнее другое: войны вообще можно было избежать! Вменяемый и ответственный правитель России должен был (заранее проигнорировав возможную реакцию Запада) обратиться к вменяемому и ответственному правителю Чечни генералу Дудаеву примерно с такими словами: «Полная автономия в составе России – да. Независимость – нет. Провозглашение независимости – это мятеж. Мятеж будет подавлен с использованием любых средств и не останавливаясь ни перед какими жертвами. Национальный очаг чеченского народа будет по необходимости уничтожен, война до последнего чеченца, буде таковую навяжут, будет проведена и впрямь до последнего чеченца (нечто подобное пробормотал задолго перед тем, как стать миротворцем, генерал Лебедь). Если нам придется испепелить Чечню, то мы ее испепелим…» Подобные слова, хотя их неприятно, да и непросто говорить, на деле оказываются бескровной профилактикой; угрозу важно высказать так, чтобы она воспринималась как реальная, более того, как неизбежная, – и тогда она кровавое развитие событий предотвратит. А в мировой практике такие угрозы не произносятся вслух только потому, что их наличие и, при определенном развитии событий, их неизбежная реализация ясны всем. Понятно, что провозглашение независимости на территории части суверенного государства – это вооруженный мятеж, а мятеж может и должен быть подавлен любыми средствами. В противном случае государство просто-напросто перестанет существовать.

Но ничего столь открытого произнесено, к сожалению, не было. Вооруженные действия предшествовали угрозам, а угрозы, когда они наконец зазвучали, были двусмысленны, речь шла о туманном «наведении конституционного порядка» (как будто его придерживались во всей стране, кроме Чечни). Даже объявив ультиматум, Кремль не стал дожидаться истечения его срока и пошел в бездумное и неподготовленное наступление.

В Хасавюртских соглашениях, при всей их очевидной позорности (и при подразумевавшемся и действительно свершившемся предательстве Москвой собственных сторонников), имелось, однако же, и рациональное зерно. Пятилетняя передышка должна была дать ответ на вопрос о судьбе России и только во вторую очередь – Чечни. Новый сильный лидер во главе России (генерал Лебедь, несомненно, примерял этот мундир на себя) – и Чечня сдастся без боя, чтобы не воевать до последнего чеченца. Ну, а при катастрофическом повороте событий, связанном с распадом России, нам в любом случае стало бы не до Чечни. Другое дело, что главным фактором, который препятствовал замирению мятежной республики – добровольному или насильственному, опять-таки оказался сам Ельцин. Про которого всем было, наряду с прочим, известно, что слова он не держит. Хуже того: дает слово как будто только для того, чтобы тут же его нарушить!