Гр посмотрел на календарь, висевший над диваном, там значилось первое февраля.

– Так это из-за дырки?! – наконец сообразил он. – Из-за неё ты лишаешь меня единственного удовольствия в жизни… в жизни с тобой?!

Ло осуждающе молчала. И тогда Гр захохотал – громко, на всю квартиру, так, что от звуков его голоса отлетела вторая дверца шкафа. Дождь тотчас перестал барабанить, словно только и ждал приказа. Вместо него в окно заглянуло хохочущее солнце. Оно принялось кидать пучки ярких брызг в унылую комнату, очевидно, желая развеселить людей. Гр посмотрел на упавшие дверцы и вдруг прыгнул на подоконник. Быстро высунул руку в форточку и достал откуда-то из щелей между кирпичами старую пачку из-под сигарет, из которой выглядывали рубли.

– Вот, – сказал он язвительно, сунув пачку под нос Ло, – вот что у меня есть.

После чего скинул халат, оделся, не обращая внимания на попытки жены выхватить деньги из его рук, и вышел на улицу. Злорадно посмеиваясь, забежал в кафе за углом дома, где наелся до отвала песочных пирожных с кремом. Сыто икнув, запил всё «Колой», прихватил бутылку виски и вернулся домой – показать Ло, что ему наплевать на её запрет покупать сладости. Перед самой дверью нарочно размазал по губам остатки крема, чтобы у жены не осталось сомнений по поводу того, где он провёл последний час.

Ло сидела в кресле и продолжала дуться, будто её смертельно обидели. Она побледнела при виде измазанного взбитыми сливками лица мужа и поняла – наступил беспредел.

– Щенок! – сказала она. – Мальчишка! – И, резко поднявшись, направилась на кухню варить молочный кисель, который так успокаивал её нервы.

Гр посмотрел на расплывшуюся талию жены и почувствовал, как в его груди зреет желание протеста. Ему захотелось выкинуть фортель покруче поедания песочных пирожных. А что, если уехать в Увстралию? «Наймусь водителем грузовика, – с вызовом подумал он, – и буду развозить бананы! Пусть попрыгает без меня! Пусть посмотрит, каково это!» Гр опрокинул бутылку виски, лёг на диван и стал подсчитывать, в каком месяце ехать в Увстралию, чтобы там была зима.

Но подобные протесты случались редко. В основном Гр мирился со статусом мальчика-мужа, научившись заранее вставать в угол, если чувствовал за собой вину. Проходимца устраивало, что вся ответственность за его поступки заканчивалась в углу за шкафом, у которого отвалились дверцы. А если прозрение всё же посещало Гр, наводя на мысль о неудавшейся жизни, он с ненавистью смотрел на Ло в такие минуты, и в его груди снова росло желание бунта. Правда, думать об Увстралии было лень – с некоторых пор бывший офицер научился испускать из себя мощные флюиды мужской силы, на которые слетались разноцветные стаи окрестных стрекоз. Они садились на голову, плечи и руки Гр, мешая ему сосредоточиться на плане мятежа. Поэтому у Гр хватало решимости лишь на то, чтобы сбежать в ближайшую гостиницу и напиться там в стельку в окружении наглых стрекоз. Не начавшись, бунт заканчивался: очнувшись от недельного протеста, Гр судорожно ощупывал себя, проверяя, сколько новых дырок появилось на его старом свитере…

За свою жизнь Гр влюблялся два раза. Первый раз он ничего не понял, потому что был трёхлетним ребёнком, когда гонялся за маленькой девочкой, приходившей к ним в гости вместе со своими родителями. Бегая за ней по квартире, он хотел уронить её, чтобы упасть сверху и целовать прямо в губы, точно так, как это проделывал герой взрослого фильма, заваливая молодую женщину на диван. На фильм Гр однажды взяла мать, упросив билетёршу пропустить мальчика. «Всё равно ничего не поймёт!» – сказала она. Фильм Гр действительно не понял, но хорошо запомнил тот эпизод. Иногда ему удавалось поймать девочку, и тогда все начинали смеяться, подбадривая его громкими возгласами, а девочка плакала. Гр проникался жалостью к ней и отпускал от себя.