Когда я впервые подошла к Гаванскому университету – было это в 1967 году – и остановилась перед широкой многоступенчатой мраморной лестницей, ведущей к входу в здание, я услышала испанское слово «эскалината»11. Его произнесла мой гид, прекрасная молодая негритянка Аида Марин. По созвучию это слово вызвало у меня ассоциации с русскими словами «скала», «стойкость» и, что покажется, может быть, странным, творением вечного, памятью негасимой. И наверное, не случайно, потому как лестница – это символ жизни человеческого Духа, впитавший в себя все лучшее, что присуще Человеку в моменты взлета его мысли, способность преодолеть земное притяженье в своем стремлении к звездам.

Для меня самой это ощущение было символичным, когда я, преодолевая ступеньку за ступенькой, поднималась все выше к прекрасному памятнику Альма-матер, который распахнул свои объятия каждому, кто устремлен к знаниям, совершенству, звездам. Такие чувства испытывала я, аспирантка Таджикского государственного университета имени В.И. Ленина, идя на встречу с замечательным кубинским историком Серхио Агирре. По его учебникам не одно поколение кубинцев познавало историю своей страны, постигая величие борцов, отдавших свои жизни за независимость. В том, что не обманули меня мои мысли и чувства, я убедилась, когда невысокий, седой, красивый, с мягкими интонациями голоса профессор Гаванского университета повел меня в Зал мучеников и стал моим гидом в этом, в общем-то, траурном зале. Его устные эссе, посвященные героям-мученикам, чьими портретами увешан этот зал, сравнимые скорее с оптимистической трагедией, звучали одновременно как реквием и восторг, помноженные на гордость тем, что все эти мученики – воспитанники университета, с которым связана вся его жизнь.

Я выполнила просьбу замечательного таджикского историка Зарифа Шариповича Раджабова и передала Гаванскому университету его монографию по истории древнего и талантливого таджикского народа, чья культура своими корнями уходит в древнейшую кушанскую цивилизацию.

Говоря об абсурдности уголовного дела, связанного с митингом перед памятником Альма-матер, Фидель оперировал неопровержимыми фактами, которые опровергали якобы имевший место призыв взяться за оружие.

«Мой брат обвиняется в подстрекательстве к вооруженным действиям. Кроме того, по известной мне информации, полиция предъявила ему обвинение в том, что он якобы устроил взрыв в кинотеатре „Тоска”. Это обвинение насквозь фальшиво и беспредметно, так как мой брат в это время находился в провинции Орьенте, у постели больного отца. Я не удивлюсь, если сеньор Каратала включит и меня в список террористов…»

Орландо Родригес и его газета делали нужное революционерам дело, предоставив им возможность взывать к общественности и став на это время фактически их боевой трибуной.

Любопытно, что 18 июня агентство «Associated Press» поместило заметку под броским заголовком: «Рауль Кастро получил убежище в одном из посольств». В заметке говорилось: «Сегодня в мексиканском посольстве получил убежище Рауль Кастро, брат Фиделя Кастро, лидера ортодоксов. Правительство сообщило, что оно не будет возражать против выезда Рауля из страны, если он того пожелает». Не совсем ясно, правда, с какой целью это было сделано, но сообщение не было фальшивкой. 24 июня Рауль вылетел в Мехико из международного аэропорта «Ранчо Бойерос».

Власти добрались-таки до газеты Орландо Родригеса. 16 июня «La Calle» была закрыта. В тот момент, когда Орландо Родригес в последний раз запирал двери дома на улице Сан-Хосе, где располагалась редакция его газеты и где в последние дни, почти не покидая офис, находился Фидель, в кармане его гуаяберы лежала статья с метким названием: «В этой стране нельзя жить». Бесцеремонное закрытие газеты (правда, пока без ареста ее издателя) больше, чем что-либо иное, соответствовало творящимся в обществе процессам.