«Мы, – писал Фидель, – не являемся ни профессиональными возмутителями спокойствия, ни слепыми сторонниками насилия. У нас одно стремление – сделать Родину лучше путем убеждения, оружием ума. Нет такого народа, который пошел бы за группой авантюристов, пытающихся ввергнуть страну в пучину гражданской войны, когда мирные, легальные пути открыты всем гражданам, участвующим в столкновении идей. Мы согласны с Марти в том, что преступником является не только тот, кто толкает страну к войне, которой можно избежать, но и тот, кто не идет на войну, которая стала неизбежностью. И кубинский народ никогда не увидит в нашем лице разжигателей гражданской войны, которой можно было бы избежать, но, я повторяю, всякий раз, когда Куба оказывается в постыдном положении, как это случилось после 10 марта, отказ от неизбежного восстания является преступлением».

Так вопрос о вооруженном восстании, поставленный на повестку дня в Монкаде и Баямо, не только не был снят, но и всплыл с еще большей очевидностью как неотложная задача движущих сил революции.

Послание Фиделя стало предметом серьезного обсуждения как внутри самого Движения, так и в комитетах по освобождению монкадистов. Дело в том, что по вопросу о методах борьбы с режимом существовали разногласия. Если Фидель, как видно из его письма, стоял за подготовку вооруженной борьбы, то коммунисты и их сторонники, составлявшие, впрочем, костяк этих комитетов, склонны были отдать предпочтение общенациональной стачке.

Айде Сантамария, Мельба Эрнандес и Рене Реине Гарсия провели в рядах своих товарищей кропотливую работу по преодолению разногласий. Здесь особенно веским было слово Рене, личного друга Хесуса Монтане, находившегося на тот момент в тюрьме вместе с Фиделем. Рене, хотя и был в обиде на Монтане за то, что тот не посвятил его в подготовку штурма Монкады и не включил в состав участников, но всей душой был за Движение. Вместе с тем как страстный поклонник личности лидера коммунистов, генерального секретаря НСП в 30-х годах Рубена Мартинеса Вильены, он стремился не усугублять ситуацию и всячески избегал столкновений с коммунистами. Он убеждал своих товарищей в том, что нужно объединить революционные силы. А верными союзниками, доказывал он, могут быть лишь те, кто идет в революцию, исходя из своих убеждений. Такими, на его взгляд, являются только коммунисты.

– Никогда нельзя забывать, что это самая организованная сила, – не уставал повторять Рене.

– Допустим, – слышал он в ответ. – Но ведь они осудили штурм Монкады, не поняли нашей тактики. – Это говорил уже Хосе Суарес.

– Их можно и нужно попытаться понять. Естественно, с точки зрения сторонников стачек как основного средства борьбы мы выглядим экстремистами, поскольку начинаем сразу с вооруженного выступления, – вслух рассуждала Мельба.

– И все же мы должны найти общий язык именно с этой партией, потому что она состоит из беззаветно преданных делу революции людей. Кто ее основатели? Мелья, Балиньо, а в самый ответственный момент революции 30-х годов ее работой руководил Вильена. Рубен Мартинес… Да и сейчас… Я убежден, что и сегодня нет в стране партии более надежной, когда речь идет о защите светлых идеалов. Главное – они не способны на предательство.

Все знали влюбленность Рене в Вильену – как человека и особенно как поэта. Барьер, который возник между коммунистами и монкадистами, он считал искусственным и потому легко преодолимым. Особенно теперь, когда коммунисты проводили большую работу среди трудящихся. У Рене было много друзей-коммунистов, которые выступали за единство и делом помогали монкадистам. Это благодаря их работе в тех же комитетах нарастала мощная волна за амнистию политзаключенных, освобождение Фиделя и его соратников из тюрьмы.