на темную тропу,

а маршем, твердым шагом до твоего дошел я идеала.

…Обязан я дойти, моя отчизна, должен

дойти, чтобы тебя увидеть свободной от тиранов,

стряхнувшей все пороки и позор, взывающий к слезам,

избавившейся от страданий, отмстившей за обиды.

Разбуди кубинцев и выжги огнем Содома и Гоморры,

развей ветрами Алкиона упадок духа, охвативший

твоих сынов, которым тучи глаза застлали, связали руки.

Им надо знать: их кровь нужна твоей земле,

чтобы взрастить мятежны поколенья,

что оградят навеки от тиранов,

о Родина,

священный твой алтарь.

… Пишу без света, только свет луны

мне падает во влажные чернила…

Если б знали вы, как радостен мне этот покой…

Нужны ли комментарии, когда настежь распахнута душа двадцатилетнего юноши, открыты мысли, вверены Родине все чаяния?

И все же я продолжу свой рассказ о нем. 8 августа 1956 года Франк впервые встретился с Фиделем, который вызвал его в Мексику. Поездка была нелегальной, встреча – скрытой от посторонних глаз. Франк переполнен впечатлениями от встречи с Фиделем, который ввел его в курс всех своих планов, дел и замыслов. Никогда и ни с кем он не был так откровенен, как с Франком. О том, что Франк в Мексике, знала только Элия. Он шлет ей письма, и настроение свое как бы сублимирует в стихи:

Всякий страх можно разогнать.

Всякому страданью приходит конец.

В жизни нет времени для

Долгих сожалений. Но что вне жизни и

Вне времени, так это

Неизбывная вечность

Зла и несправедливости.

Нас вымазали грязью, которую мы не можем смыть,

единые в нашей нищете.

Не только мы, не только дом и город

покрыты грязью: весь мир клеймен.

Обеспечить свободу человеческой воли, сохранить духу человеческому его прекрасную индивидуальную форму, не обесцвечивать первозданную природу человека, навязывая ему чуждые предрассудки, предоставить ему самому выбирать, что для него благотворно, не запутывая его, не толкая его на уже проторенную тропу.

Только так мы сможем вырастить на нашей планете поколение могучих созидателей, которых ей столь недостает.

Наши свободы оказались формальными и теоретическими, необходимо сделать их реальными и действенными.

Хосе Марти. Поэма о Ниагаре

Провал штурма казарм Монкада и Баямо 26 июля 1953 года, учиненная вслед за этим расправа над участниками восстания, суд над Фиделем Кастро и его уцелевшими в той мясорубке соратниками, а затем и заключение их в тюрьму на острове Пинос были бессильны перед необходимостью продолжать начавшуюся революцию. Особенно отчетливо это понимали Ньико Лопес и Каликсто Гарсия. Им, синхронно с Монкадой штурмовавшим другую казарму – «Карлос Мануэль де Сеспедес» в Баямо, – удалось обмануть бдительность полицейских ищеек, брошенных на «отлов» повстанцев. Лопес и Гарсия покинули пределы Баямо, чудом избежав немедленной расправы. Удалось миновать и арест, когда их по прибытии в Ольгин – оттуда шел прямой автобус на Гавану – доставили к начальнику полиции этого города, полковнику Ковлею, по подозрению в причастности к событиям в Монкаде. Спасло рабочее красноречие Ньико и воспитанное им в себе умение направлять полицию ловить тех, кого надо, а не задерживать таких, как они, вечно голодных и думающих только о том, как бы заработать себе на кусок хлеба. До столицы они добрались, но здесь им пришлось расстаться. Ньико скрылся за воротами посольства Гватемалы. Каликсто же, пока о его спасении хлопотали товарищи, отсыпался у своего друга Герардо Абреу. Примерно через неделю пришло сообщение о том, что ему будет предоставлено убежище в посольстве Коста-Рики.

Получив политическое убежище в посольстве Гватемалы и возможность выехать в эту страну, Ньико покинул Кубу. Власти Гватемалы во главе с Хакобо Арбенсом, под чьим руководством там в 1944 году была совершена революция, протянули руку братской помощи посланцу с Кубы, гарантировав его неприкосновенность.